мешочек с камнем…
Его нигде не было. И если вспомнить, что именно за этот мешочек Бусого тащила страшная птица, удивляться его пропаже не приходилось.
Зато, пока шарил, услышал задорную песенку родника.
Здесь во многих местах выпирал из земли блестяще-черный плавленый камень, где застывший пузырчатыми натеками, где — расколотый на острые ребра. Из одной такой расщелины и била вода.
Этот источник отличался от привычных Бусому лесных ключей, как здешние горы — от холмов веннской земли. В расщелине нашла выход целая речка, проточившаяся из подземных глубин. Вода вылетала наружу буйной струей и, падая на черную скалу, за столетия выдолбила в ней большую гладкую чашу. Переливаясь через край, она разбегалась стремительными ручьями, собиралась в маленькие озерки, висела в воздухе пылью, и солнце зажигало в ней радуги.
Для начала Бусый выбрал лужу в углублении камня, откуда одежду не могло унести течением, и положил отмокать штаны и рубашку. Потом сунул голову в ручей и с наслаждением ощутил, как начала растворяться грязь, забившая волосы. И наконец, уже чистый, с кожей, докрасна растертой вместо мочала пучком прошлогодней травы, перебрался через каменный край и погрузился в черную чашу. Стал смотреть, как солнце унизывало самоцветами бившую из подземелья струю.
Было еще раннее утро, но солнце уже заметно пекло, от портов, разложенных на камнях, поднимался дрожащий парок Что же будет днем, когда небесное пламя повиснет прямо над головой?…
Выбравшись из чаши, Бусый уселся сохнуть и ждать, пока можно будет одеться. Спешить ему было, кажется, некуда…
Довольно скоро он увидел человека, шедшего к нему из становища Мавута.
Это был, конечно, не сам Владыка. Станет тот себя утруждать, бегая за всякими юнцами. Воин, поднимавшийся в гору, был суровым и одноруким, и Бусый его узнал. К нему направлялся бывший венн, Изверг, тот самый, что в него дважды стрелял. За что Соболь и обкорнал ему руку чуть не по локоть… На сей раз лука и стрел при нем не было. Он молча подошел и кинул Бусому чистую сухую одежду.
Бусый не пошевелился и подавно ничего не сказал, потому что ему, очень возможно, предстояло драться с Извергом насмерть, — но про себя исполнился презрения. Рядом лежали его порты, правильные веннские порты, перешитые из отцовских. Мама, Митуса Белочка, сама их кроила, сама пускала оберегающие узоры по вороту, рукавам и подолу.
«Видно, ты здесь, на чужбине, последний ум обронил, если думаешь, будто я на чужие обноски их променяю!»
Бусый продолжал молча сидеть, только подобрал хворостину и стал выводить перед собой на земле узор. Солнце, Молнию, очажный Огонь…
Бывший венн почему-то не уходил. Бусый кожей чувствовал его взгляд, ощущал желание Ма-вутича заглянуть ему через плечо. Кажется, Изверг хотел ему что-то сказать, о чем-то спросить… И необъяснимо робел.
«А ну тебя! — Бусый пересел, загораживая рисунок — Я с тобой не раньше заговорю, чем рак на гору заползет да свистнет оттуда!»
Присутствие однорукого раздражало, мешало улыбнуться особенной улыбкой, высветить и согреть ею себя изнутри, слить воедино дыхание и разум, дать лад размышлениям. Бусый очень обрадовался, когда Изверг сперва отвернулся, а после вовсе встал и, не оглядываясь, зашагал прочь.
«Наконец- то…»
Но сосредоточиться так и не дали. Подбежал мальчик лет десяти, стал что-то требовательно говорить на чужом наречии, звучавшем как горох в жестяной миске. Из всей его трескотни Бусый разобрал только одно слово — «Мавут». Что ж, о смысле остального догадаться было нетрудно. Он натянул еще влажные штаны и рубашку и, пытаясь растопить поселившийся в животе ледяной сосущий комок, пошел за мальчишкой…
Разум Горного Кузнеца летел над Потоком Времени, выхватывая рассыпанные по дням мгновения встреч Бусого и Мавута. Старик торопился и не мог слышать, о чем они говорили, — то в шатре, то возле мишеней для лучной стрельбы, то за едой… Горный Кузнец лишь заглядывал мальчишке в глаза, этого ему было довольно. Сперва в них стыло старательное равнодушие. Потом клокотала и рвалась наружу бешеная ярость. А потом явились слезы. Отчаянные, ручьями, взахлеб. И следом — оцепенение, скрывавшее муку перерождения души. Озноб, мучительная дрожь, и это — на жгучем-то солнце! И наконец — вновь вернувшаяся ярость, но на этот раз холодная, черная. И взгляд… Взгляд мертвеца.
Мавут победил. Он к каждому умел подобрать ключ. Умел найти нужные слова и так вплести, вкрапить их в беседу, что Бусый принял их, как свои. Он не назвал Мавута отцом, потому что продолжал его ненавидеть. Но и в сиротство свое, в то, что во всем мире никому, кроме Владыки, не был нужен, — поверил.
У Мавута появился новый слуга-Горный Кузнец оставил созерцание Потока и вскочил на ноги, нешуточно встревожив родню молодой матери.
— Что такое, Мастер? — испуганно спросил отец новорожденного мальчишки. Он не знал, куда бросаться, к колыбельке или к постели жены, но старик спросил только:
Есть у вас тут где-нибудь место, где вода ныряет под землю?
Нардарец ответил, недоумевая:
— Есть…
— Веди туда, — распорядился Кузнец. Вдвоем они выскочили из дома, как на пожар.
И почти бегом поспешили сквозь предрассветную тьму в горы. Там, не очень далеко от деревни, было озеро, вода которого то уходила под землю, то возвращалась в берега.
Сейчас оно было полно.
Тьма редела, над озером плавал легкий туман, а посередине намечалось кружение. Незримая рука перемешивала воду и закручивала винтом, как всегда, когда недра готовились ее поглотить.
Молодой нардарец осенил себя хранительным знамением и остался поодаль: его народ, молившийся Священному Огню, почитал это место как очень недоброе. Что же до Горного Кузнеца, он подбежал к самому краю и, припав на колени, приложил ладони ко рту.
— Бусый! — закричал он прямо в воду. — Книга!.. Вспомни книгу берестяную! Книгу, малыш!..
Вода забурлила и неистово понеслась по кругу, образуя воронку. А потом стремительно исчезла, открыв в середине оголенного дна пустой черный провал. Оттуда шел глухой, страшный, удаляющийся рокот, от которого содрогалась земля.
Кузнец не без труда поднялся с колен. Путешествие вдоль Потока Времени и заполошный бег по горной тропе совсем его обессилили.
Он посмотрел на далекие пики, воспламененные близившимся рассветом. Малиновые зубцы постепенно, начиная с вершин, наливались огненным жаром.
«Всевышнее Небо, — подумал старик — Сделай так, чтобы я успел…»
ГОЛОС ВОДЫ
Для начала Бусый выбрал лужу в углублении камня, откуда одежду не могло унести течением, и положил отмокать штаны и рубашку. Потом сунул голову в ручей и с наслаждением
