Самое паршивое время суток в карауле – четвертый час. Когда ночь вот-вот сменится утром и уставшие за смену глаза так и норовят слипнуться, а от леса серой пеленой наползает туман. Холодно, сыро и просто зверски хочется спать! Волчий час. Время «Ч». Сейчас уже забыли, откуда произошел этот термин. Он остался с прошлой войны и когда-то означал «четыре часа» летнего времени – когда в предрассветных сумерках можно различить цель. Капитан Перовский знал это. Алекс Окан – тоже.
Рев мотора заставил встрепенуться дремавших часовых. Но, прежде чем они успели хоть что-то понять, угловатый силуэт БМД сорвался с места, подмял ограждение и помчался вниз по склону. Несколько противопехоток бесполезными хлопушками лопнули под гусеницами.
Прожектор сумел настичь машину уже внизу, как раз в тот момент, когда она с размаху врезалась в заросли кустарника.
Запоздало взвыла сирена. Кто-то выпустил в светлеющее небо пару длинных автоматных очередей, что в условиях начавшейся в лагере суматохи было не самым разумным поступком. К счастью, пули ушли вверх, никого не зацепив и никуда не срикошетировав.
На то, чтобы организовать нечто похожее на погоню, ушло чуть больше двенадцати минут. Две БМД, проделав очередные проемы в многострадальном ограждении, покатились вниз по склону, а БТР с пограничниками рванул через ворота в обход.
Встретились они, впрочем, достаточно быстро. Пропавшая машина обнаружилась в полусотне метров от опушки. БМД стояла, уткнувшись в здоровенный, метров семь в обхвате, дуб. Мотор молчал, люки механика-водителя и десанта были распахнуты настежь.
– Цепью, цепью рассыпайтесь! – надсаживался лейтенант Лягин. – Живее!
– Товарищ лейтенант! – подскочил к нему один из пограничников. – Позвольте нам вперед. У нас собаки…
– Ну, так что ж ты раньше молчал… Живо!
Однако с собаками вышла заминка. Овчарка, с трудом протиснувшись вслед за проводником в водительский отсек, обнюхала сиденье, но, вытащенная наружу, след брать категорически отказалась. Никакие команды «след», «вперед», понукания, ругань и даже закаченные кусочки сахара не помогали. Собака бегала взад-вперед, время от времени садясь, и недоумевающе поглядывала на хозяина большими влажными глазами.
То же самое произошло со второй овчаркой.
Сзади донесся треск, и на проделанную уже тремя бээмдэшками просеку выкатил «ГАЗ-66».
– Что у вас тут происходит? – холодно осведомился капитан Перовский, выходя из машины.
Несмотря на утренний час, он выглядел бодрым, подтянутым и даже – это поразило Лягина больше всего – свежевыбритым.
– Собаки след не берут, – чуть не плача, сообщил пограничник. – Лучшие собаки заставы… да что там, всего отряда… ума не приложу.
– Местные наворожили, не иначе, – вполголоса произнес кто-то за его спиной.
– Наворожили, говорите… – с легким презрением повторил Перовский и, повернувшись к газику, отрывисто скомандовал: – Федин, Потапов – ко мне.
Из машины беззвучно выскользнули две размытые из-за «лохматых» камуфляжей тени.
– Проверьте, – кивнул капитан в сторону угнанной машины.
Одна из теней чуть наклонила голову, и спецназовцы, подавшись назад, растворились в темноте, выглядевшей за пределами светового конуса фар почти живой.
Новый треск возвестил о прибытии на место происшествия очередного высокого начальства. Теперь около брошенной бээмдэшки столпилось почти все командование «руки помощи».
– ЧП, значит? – зловеще осведомился начштаба, ни к кому, правда, конкретно не обращаясь. – Попытка угона боевой техники, преднамеренная порча имущества… что еще?
– Выясняем, – веско обронил капитан Володин.
– Разрешите доложить, товарищ капитан? – тихо спросила возникшая перед Перовским фигура. – В радиусе двадцати метров никаких следов не обнаружено. – И уже менее официальным тоном добавила: – Роса не тронута. Абсолютно.
Перовский скрипнул зубами.
– Возвращайтесь на базу, – скомандовал он. – Берите вторую и третью группы и тщательно, сантиметр за сантиметром, проверьте периметр.
– …и, вне всякого сомнения, попытка дезертирства, – закончил Бубенчиков. – А что еще можно было ожидать в условиях, когда…
– Не попытка, – перебил его подошедший со стороны лагеря Кобзев.
В отличие от спецназовца, майор выглядел заспанным, помятым и оттого еще более злым.
– Я только что из госпиталя, – сообщил он. – Пропали пленная… и переводчик, сержант Окан.
Перовский тихо скрипнул зубами.
Аккуратно прорезанную дыру в ограждении обнаружили десять минут спустя, точно на противоположной от места переполоха стороне базы. И на этот раз собаки взяли след сразу. Правда, шли они по нему недолго – только и исключительно до ручья, где он терялся в проточной воде.
– Продолжать поиски! – распорядился Бубенчиков.
– Это бессмысленно, – заметил Перовский, презрительно поглядывая на замполита. – Если Окан решил уйти… его не остановим мы все вместе взятые.
– Почему? – вскинулся тот.
– Он лучший из моих ребят, – ответил капитан просто.
– Меня гораздо больше пугает, что он вообще решил дезертировать, – бросил Кобзев зло. – Вы сами сказали – лучший! Отличник боевой и политической! Это вам не образцовый комсомолец Громов! Если после недели общения с туземцами бегут такие люди… я начинаю подумывать, что решение предоставить бойцам увольнительные в деревню было колоссальной ошибкой.
– В области идеологической работы телепатия дает колоссальное преимущество, – отозвался Перовский.
Он хотел пошутить, но по тому, как заскрипел зубами гэбист, понял – в шутке оказалось слишком много правды.
Самому Перовскому было бы намного легче, если бы он мог заставить себя поверить в две вещи – что Окан дезертировал, находясь под гипнозом, и что беглец действительно ушел в леса.
– Не понимаю я, – повторил старший лейтенант Васильев, – какого лешего мы в этой дыре торчим уже второй день? До столицы полсуток пути, императорский замок на горизонте виден, а мы…
– Не понимаешь, так молчи, – отозвался Аркаша. – Вон разведка тоже не
