Восток светлел. Расширенными глазами пленник смотрел вдаль. Теперь Лонсирем видел его со стороны. Обладатель маятника был как две капли воды похож на Арияса, только моложе. «Итаяс, - понял маг. – Воин». Он ждал, когда повторится чувство всеведения, начнет разворачиваться свиток, но Демон Высокогорья не пускал в свою душу так легко.
Итаяс не думал ни о чем. Он хорошо знал, что произойдет в ближайшие часы, и был вполне доволен будущим. Хищные инстинкты его раздражала несвобода: он торопил время, желая поскорее услышать, как проносится за оградой сада уаррский паровик.
Больше маг ничего не узнал.
Таянец, утомленный ожиданием, повернулся к окну спиной. Всякое выражение исчезло с его лица, правильные черты его стали неподвижны, словно у статуи. Взгляд прозрачных пустых глаз устремлялся в пространство.
Светло-сиреневые глаза эти заставили Лонсирема вспомнить о еще одном человеке.
И маятник пошел вспять.
Лонси замотал головой и с усилием зажмурился.
- Госпожа, - пробормотал он, - так выходит... выходит... все совсем иначе? И Атергеро – не Воин Выси, и принцесса – не Госпожа? Тогда получается, что Аллендор...
Он совсем смешался. Бесконечность не отвечала. Подождав немного, Лонсирем продолжил рассуждения, пытаясь привести мысли в порядок:
- Получается, что Аллендор – не Королевство Выси, и нечего было бояться нападения Уарры, и посылать поддельных... то есть не поддельных? Что же, – маг встрепенулся, пораженный, - выходит, мы – настоящие?!
Ответа не было.
- Я ничего не понимаю, - жалобно сказал Лонси. – Ведь они все знали. Они делали это нарочно. И говорили, повсюду говорили, во всех газетах писали, что не хотят войны...
Голова пухла. Лонси, уже не думая, нашарил на комоде стакан. Теперь в нем оказалась белая аленза. Страшная собеседница мага по-прежнему безмолвствовала. Он не ждал ответа: мало-помалу он осваивался с маятником и близкое будущее видел ясно. Странное было ощущение. Нет, сознание, что скоро он встанет, походит по комнате, а потом снова посмотрит в зеркало, вовсе не удивляло. Странно было предсказывать собственные чувства. Сейчас Лонси не знал, что и думать, разрывался между собой-прежним и собой-нынешним, ужасался тому, как переменился образ его мыслей, боялся Окна и Собеседницы, пытался понять, чего от него хотят, и не мог поверить, что все это ему не снится. В прошлом он люто завидовал себе-нынешнему, обмирал от счастья и страха, думал о высокой ответственности. А чуть дальше в будущем он был совершенно спокоен и даже счастлив, занимался делом, подобающим Магу Выси, и нимало не сомневался, что является таковым. «Я так с ума сойду», - боязливо думал он по привычке, но точно знал, что этого не случится.
«Структура сознания, - сказал будущий Лонсирем, такой хладнокровный и мудрый, что теперешний не на шутку его испугался. – Она перестроилась. Верней, ее перестроили. Можно вернуться к прежней структуре, но будет лучше, если ты привыкнешь сейчас, в самом начале».
Теперешний Лонсирем тяжко вздохнул.
И все же часть прежнего в нем была жива; холодный взгляд настоящего Воина Выси воскресил полустершуюся из памяти картину. Безжалостная Рескидда: трущобы близ вокзала, на задворках роскошного города, ветхий дом под снос, больная горянка, похожая на уаррского живого мертвеца... Маятник послушно пошел назад. Лонси увидел залитый светом вокзал, скамьи для ожидающих поезда, чужую удостоверяющую тетрадь и печальный, недобрый взгляд Неле.
Совещание у Лиринии.
Атомники над авиаполем.
Атомники над холмами Хаскараи.
Флегматичная серая кобыла и свадебный камень... маятник дошел до начала событий и пропал.
Тихонько, в полкогтя, заскребли на душе кошки.
«А что мне оставалось делать? – жалобно сказал Лонси сам себе. – Я бы просто умер там с ней. И не было бы меня сейчас». Потом он подумал, что горянка-то настоящая Госпожа Выси, а стало быть, не могла умереть так просто. События высшего года – это схема заклятия. Когда пишешь звукоостановку, нельзя положить демпфер после тройчатки. Так и Госпожа Выси не умрет до наступления зимы. «Жива она, - подумал маг со смесью облегчения и раздражения: столько волнений пришлось испытать из-за дуры. – Я ничего плохого не сделал».
Он обернулся к зеркалу и пожелал увидеть Юцинеле.
...сила противодействия оказалась так велика, что Лонсирема ощутимо втиснуло в спинку кресла, а не будь этой спинки – швырнуло бы по комнате. Он задохнулся и отчаянно заморгал: на сетчатке не гасли цветные пятна. В зеркале, доселе таком послушном, при мысли о таянке встала стена нестерпимо яркого пламени – отрицающего, отвергающего, отталкивающего.
«Не дальше! – сказало пламя. – Здесь я ставлю тебе преграду».
Нечеловеческой силы воли Итаяса достало только на то, чтобы не до самого дна открыть душу чужому взгляду. Воля же пламени, казалось, могла уничтожить дерзнувшего смотреть.
- Что это? – прошептал Лонси.
И подумал, что не хочет знать. Достаточно того, что
Лонсирем в сердцах пожелал ее больше не видеть.
Зеркало исполнило его желание странным образом; маг даже заподозрил, что насмешливая бесконечность на миг вспомнила о нем и ради потехи подбросила это пренелепое видение. Вместо светлоглазой горянки и огненного сияния Магу Выси внезапно предстал государственный суперманипулятор Аллендора – взмыленный и с перекошенной рожей.
«...вы видите сразу двух государственных суперманипуляторов, настоящего и будущего», - вспомнил Лонси безо всякого маятника. Часть его сознания заглянула на виллу под Ройстом и удостоверилась, что Маджарт удалился от дел; он был еще жив, но совершенно не желал бороться со смертью. Его удерживала только надежда воочию увидеть Каэтана.
«Каэтан?» - растерянно подумал Лонсирем. Но мысль о прежнем Маге мгновенно его покинула, точно рыба, подцепленная ловким крючком. Лонси помнил только длинную, в десять строк, формулу на доске в университетской аудитории – а на заднем ряду в той аудитории сидел грубый потный Мерау.
Теперь Мерау предстал ему в регалиях суперманипулятора. Посреди какой- то секретной лаборатории («Аньяр, - легко узнал Лонсирем, - Талука, пригород Аньяра, один из бункеров Атомного направления. Бункер шестьсот семнадцать»), пыхтя от натуги, Мерау вычерчивал прямо в воздухе одно из заклятий Пятой магии.
Картина эта навела Лонси на размышления.
Размышления опять оказались разными одновременно; мало-помалу Лонсирем привыкал к этому трудноописуемому состоянию разума. «Сейчас», «раньше» и «потом» соединялись, словно три реки в одном русле. Прежний Лонси испытывал отвращение и ненависть к мерзкому Мерау, будущий потешался над ним, а нынешний внезапно задумался о том, как работает зеркало. Он только теперь понял, что окружающие его вещи подчиняются его воле так, будто существуют только в его воображении. Но они были реальны. Зеркало представляло собой обычный магический механизм, хотя ни о чем подобном Лонси прежде даже не слышал. Оно управлялось мыслью. Как это возможно? Неужели
