такая – разгребать, что другие навалили.
Минут пять они, сопя, барахтались в завалах разнокалиберной буроватой стряпни, более всего напоминая себе саперов, прокладывающих тропу по минному полю. Ночью. Саперов, не имеющих не только миноискателей, но даже и простеньких щупов.
К счастью, на волчьи капканы клешней не наткнулся ни один. Но нервы они поистрепали себе изрядно. После такой археологии тесный лаз тоннеля, куда они с трудом сумели протиснуться (лепешки в результате поисков равномерно распределились по всей камере, и, разумеется, часть их попала в коридоры), показался им уютным и почти родным. Они поползли дальше. И доползли до развилки. Два рукава тоннеля уходили вправо и вперед, а третий, едва ли не вертикальный, – влево-вниз.
– Если где и сохранились живые существа, то внизу, – сказал Бородач. – Согласен?
– Это смотря насколько братский дезодорант тяжелее воздуха, – задумался Филипп.
– Был бы тяжелее намного, компрессоры бы не понадобились, – резонно заметил Бородач. – Поэтому: в недра! – и нырнул безрассудно головою вниз.
Филипп лег на живот и не спеша пополз следом.
Наклонная часть коридора завершилась еще одним, на сей раз двурогим, разветвлением. Продолжая двигаться, придерживаясь правила левой стены, они попали в тупичок, даже не укрепленный замазкой. Видимо, был это недостроенный ход. Они вернулись к развилке и заглянули во второй лаз. Ничего в нем сперва не разглядели: лаз круто изгибался в паре метров от входа. Это их насторожило: все прежние тоннели были более или менее прямолинейные. Бородач спросил:
– Твое мнение?
– Там что-то есть. А возможно, и кто-нибудь. Или что-то было. Надо лезть.
– Надо, – нехотя согласился Бородач. – Держим дистанцию, – и змеей скользнул за поворот.
Филипп сосчитал до пяти, напружинился и прыгнул в кривую кишку лаза. Он успел заметить, как Бородач еще раз повернул, и почти сразу захлопали выстрелы Феникса. До второго изгиба Филипп добрался за считанные секунды, однако врагов в живых уже не застал.
И слава Богу.
Потому что врагами, окопавшимися в объемистой полости, открывшейся перед ним, были не грозные солдаты, взращенные для схваток и смерти, а хонсаки-подростки. Или самки. Размером почти вдвое меньшие, чем взрослые самцы, они вповалку лежали среди удлиненных, высоких корзин, заполненных вертикально стоящими, гладкими бело-розовыми предметами. Предметы являлись, вне всякого сомнения, хонсачьими яйцами. Подстреленные наседки (кажется, четверо) еще бились, опрокидывая корзины и давя драгоценное их содержимое.
Бородач стоял, сгорбившись, над делом рук своих и сухо покашливал. Никогда раньше за ним такого кашля Филипп не замечал. Он подошел, встал рядом и похлопал Бородача по плечу.
– Баба била-била – не разбила, и дед не разбил, а вот мышка – хоть бы хрен, – сообщил Бородач. – Надо бы тут прибрать, что ли?
– Я все сделаю, – сказал Филипп.
– Ага, давай, – сказал Бородач и удалился.
Филипп достал из набедренного кармана пиропатрон – сплюснутый цилиндр размером с огурец, поворотом колесика на его торце поставил таймер на три секунды и нажал кнопку. Бросил пиропатрон в центр инкубатора и поспешил удрать.
Ровно через три секунды пиропатрон лопнул, разбрасывая вокруг огненный дождь, в потоках которого с успехом плавятся металлы, камни и бесследно сгорает любая органика.
Выждав несколько минут, Филипп вернулся, двигаясь в густом дыму по большей части на ощупь (ночное зрение шлема пришлось отключить – слишком ярок свет горящего напалма), и бросил в клокочущий расплав следующий, чем-то похожий на пиропатрон предмет – огнетушитель взрывного действия. Применять его в ограниченном пространстве норы было довольно рискованно, но необходимо – пожар мог распространиться непредвиденно широко.
Хонсаков пожар этот, пожалуй, выкурил бы на поверхность много эффективнее, чем даже кубические километры ОВ Больших Братьев. Не сразу, конечно, но наверняка. Только вот… Что ждет при таком раскладе оставшийся после подобного выяснения отношений между царями природы мир кривых деревьев и жирных плодожорок? Да, голуби мои, мир этот еще долго содрогался бы, болезненно корчась от ожогов, рожденных негасимым подземным огнем. Так горят на Земле торфяники – иногда годами: то, кажется, затухая, то злобно разгораясь вновь.
Огнетушитель взорвался облаком инертных газов и струями антиоксидантов. В грудь Филиппу ударил тугой поток ледяного ветра. Филипп удовлетворенно кивнул, стряхнул с плеч хлопья пепла, кусочки отвалившейся при взрыве штукатурки и убрался от спаленного инкубатора.
– Пропусти-ка, – сказал Филипп Бородачу, сидящему, вытянув ноги, поперек развилки. – Будем считать, что час прошел.
– Сжег? – спросил Бородач, подтягивая колени к груди.
– Дотла, – сказал Филипп. – Ты готов?
– Всегда, – ответил Бородач.
Штурмовать практически отвесную трубу, ведущую назад, к первой развилке, им пришлось по очереди. Филипп сначала взобрался на плечи Бородачу (что позволило уверенно закрепиться в шахте), а затем полез вверх – в распор, упираясь в стенки спиной и ногами, а руками – цепляясь и толкаясь. К счастью, стены были шероховатыми и бугристыми. Тем не менее, перевалившись через горловину лаза, он первым делом отдышался. Увы, хлебнуть водички не представлялось возможным: герметичность, друзья! Какой был прок брать флягу вообще? Или Легион ждет еще вторая серия баталий – наземная?
Вооружившись тесаком, он начал долбить пол. Когда отверстие приобрело наконец требуемые размеры, Филипп смотал шнур с рукоятки тесака и опустил в лаз. Металлическая резьбовая пробка, закрывающая обычно полую рукоятку мачете, весело поскакала по неровностям шахты, увлекая шнур за собой. Имеющихся пяти метров Бородачу должно хватить вполне, даже с запасом.
Филипп уперся ногами в стены и обхватил воткнутый до самой крестовины тесак. Шнур подергался и натянулся. Зазвенел. Тесак рванулся из рук, но Филипп держал крепко. Через несколько секунд появился Бородач. Филипп одной рукой зацепил его за шкирку и вытянул из ямы.
Бородач встряхнул кисти, потер ладони друг о друга и сказал:
– Ну и затрахался я!
– Аналогично, – сказал Филипп и принялся сматывать шнур.
Потом были бесконечные лабиринты коридоров, развилок и складов продовольствия. Однажды они наткнулись на спальную комнату. Тщательно сплетенные корзины содержали на сей раз не яйца, а сухую траву и ветки. Хонсаки были, очевидно, неприхотливы в быту. В одной корзине обнаружился мертвый хозяин. Он лежал на спине, поджав многочисленные конечности, а из криво разошедшегося отверстия в опавшем и помятом хвосте – не то рта, не то ануса – сочилась зеленая
