шоколадку. – На, пожуй лучше.
– Спасибо, – сказал Генрик. – Слушай, ты что, еще не наелся? – раздраженно обратился он к скачущему на одной ноге терранину, тоскливо взирающему на пролетевший мимо носа батончик. – Сгинь, ненасытный! Капрал, дай ты ему тоже, видишь – мучается человек.
– Шиш ему, – буркнул Филипп. – Лопнет скоро. Нехватчик… Дома нахаваешься, понял?! – прикрикнул он на обжору.
Обжора понял и сник.
Возле пещеры смердело. Развороченные внутренности и пороховой дым. Патроны пищалей заряжались, по-видимому, черным порохом, и чад прошедшего побоища не успел еще развеяться в неподвижном предутреннем воздухе. Братья покашливали и брезгливо обходили свеженькие трупы стороной. Филипп с интересом разглядывал поле сражения, размышляя, насколько успешно управился бы он сам, доведись именно ему воевать тут с хонсаками. Однозначного решения не вырисовывалось. Качественно сработано! – похвалил он с завистью.
Генрик молчаливо возгордился, не показывая, впрочем, виду. Он почти отдышался и даже казался чуточку посвежевшим.
В бутылку лезли следующим порядком: первый Генрик, за ним – самоходные Братья, и замыкал караван Филипп – с хромоножкой за спиной. Хромоножка, оставшийся без шоколада, совсем загрустил и начал понемногу тормозить движение. Филиппу до того надоело подгонять его, что он снова забросил терранина на плечо и, покряхтывая, нес, как волк барана.
Не без труда протиснувшись в достопамятную дыру – творение пиропатрона, он напоследок обернулся. Обернулся и помертвел. Дыра зарастала. Со сводов пещеры, со стен, даже из пола сочилась, пузырясь, вязкая желтоватая жидкость. Она вспухала высоким пенным валом и выползала толчками наружу, неправильным жабо густого инея застывая по краю уменьшающегося на глазах отверстия. Кажется, в пене что-то копошилось. Или кто-то. Захребетник взволновался. Он что-то торопливо говорил и чуть ли не пришпоривал Филиппа. Филипп опомнился и припустил наутек. Наездник вдруг взвизгнул и двумя рывками сполз со спины. Одновременно Филипп почувствовал, как к ноге что-то прилипло и потянуло назад, пока несмело, но крайне настойчиво. Он лягнулся, и напрасно. Нога только сильнее увязла. И ее тут же сильнее потянуло. Брат-терранин душераздирающе заорал захлебывающимся голосом. Филипп, не глядя, пальнул назад из Дракона. Ногу отпустило. Брат орал все выше и выше. Оглядываться жутко не хотелось. Филипп оглянулся.
Желтая пена, наполненная изнутри безостановочным скользящим движением (клубок резвых после недельной голодухи червей-выползков, сплетающихся среди пропитанного подсолнечным маслом мха в банке опытного рыбака), залепила бедолагу до подбородка. Его рука, торчащая наружу, нелепо моталась, словно он дружелюбно приветствовал ею кого-то.
Филиппа затрясло, голова кружилась.
Пена вторично пошла на приступ его конечностей. Пока только конечностей и пока только нижних. Он лениво выстрелил в пузырящееся плоское щупальце. Щупальце сократилось, но, утолстившись втрое, опять потекло к нему.
Появился Генрик, отшвырнул Филиппа за спину и открыл огонь. Первый выстрел он адресовал Брату, у которого к этому времени виднелась только верхняя часть лица с неестественно выпученными глазами. Снаряд, снесший полчерепа, превратил голову в кошмарную чашу, наполненную окровавленной плотью. Она тут же скрылась под пузырящейся мерзостью.
Филипп, словно во сне, достал из набедренного кармана пиропатрон, активировал с секундным замедлением и швырнул в хозяина пещеры. Ноги подкашивались, а от той, которая побывала в пенном плену, по телу расползалась зябкая вибрация. Он швырнул еще один патрон, запоздало сообразив, что совсем забыл его активировать.
Впрочем, это было не важно.
Почему-то болел живот.
Генрик почему-то разевал рот абсолютно беззвучно. И бил по щекам абсолютно невесомо. Пены перед Филиппом почему-то уже не было, а был омерзительный, оплавленный и скособоченный анус штольни, ведущей к выходу. И по нему надо было ползти.
Под ногами стеклянно хрустела пористая, как пемза, могила Бородача.
И надо было ползти.
А исходящие слюной пещерные черви только того и ждали. Впереди. И позади. Везде.
Недаром хонсаки сторонились пещеры. Недаром терялись шмели. Но почему ловушка пробудилась только сейчас? Что? Я говорю вслух? Разумеется. А почему ты говоришь шепотом? Пивка холодного хватил? Ха-ха-ха! Ладно, ладно, успокойся ты, Генка, я уже ползу. Ведь я – бычий цепень. Ползать по кишкам – мое призвание.
Филипп вдруг пискнул сдавленно и скрючился, совершенно закупорив тесный лаз. В мозгу орудовал чей-то палец, грязный, волосатый, с колючими заусенцами и непременно с огромным неровно обкусанным ногтем. Впрочем, пропал палец так же внезапно, как и появился. Он, должно быть, зацепил там моток спутанных лишних мыслей и уволок в свое логово.
В грязный волосатый кулак.
В башке отчасти прояснилось.
Значит, был он, пальчик-то, каким ни есть, но соратником. Да, брат, друзей не выбирают.
Филипп пополз быстрее. Дьявол, – подумал он, – я за этот поход дважды чуть не свихнулся. И все в одном месте – подле донышка. Может, там какой-нибудь психофон повышенный или другая какая зараза, а я оказался самой восприимчивой особью из имеющихся в наличии? Ох и повезло парню, нечего сказать! Не-ет, дайте только вернуться, сразу побегу на обследование. Пусть Вероника хоть на вонь изойдет от злости, мне до лампочки. Лечи, – скажу, – и все тут! Долг исполняй. И будет лечить, как миленькая, а придется – и уточку поменяет…
Тьфу ты, урод, – обозвал он себя спустя минуту. – Вероника-то тут при чем? Уточку тебе… Особь восприимчивая… Угасни на хер, истеричка сопливая, сволочная. О деле думай!
Он полз первый. Первый встал на карачки, первый поднялся на ноги. Первый выбрался наружу из проклятой пещеры. Опрометчиво потянулся, не глядя по сторонам, зевнул и вздохнул полной грудью. Впрочем, опасности не было. В противном случае его пристрелили бы сразу, а остальных – немного погодя, когда их выгнал бы из пещеры голод, жажда или разгневанный вспененный владелец.
Он раскрыл аптечку, вытащил упаковку сомы, всыпал в рот, сколько поместилось, и проглотил, запивая водой из фляги. Организм надо было чистить. Поворотом барабана выбрал на инъекторе заряд нейростима, упер холодный дырчатый носик прибора в ямку под ухом и нажал на клавишу. Чуть кольнуло. Он нажал на клавишу еще раз. Мир стремительно приобретал кристальную четкость картинки компьютерного TFT-монитора.
Сразу захотелось пригнуться опасливо. Мозги восстанавливали способность к адекватному восприятию действительности. Он показал знаком, что территория чиста, можно выходить, и, не дожидаясь появления спутников, заспешил, припадая на побывавшую в желтой пене ногу, к штреку.
Генрик включил пускач.
Воздух задрожал: на той стороне штрека заработал, расшатывая стенку, разделяющую миры, перфоратор. В появившийся лаз сперва запустили терран и только потом нырнули сами легионеры.
