хозяйка. — Мой муж тоже порой как выпьет, так ему потом всякие чудеса мерещатся.
Остальные женщины захихикали, а Род подумал, как этот муженек ужо отблагодарит свою женушку за длинный язык.
— Так-то оно так, добрая женщина, только знай: тех, кто любит приложиться к бутылке, берегут феи.
— Вот пусть бы они их всех и позабирали! — фыркнула женщина. Остальные смешанным гулом выразили свое одобрение.
Род провел рукой над огнем и удовлетворенно кивнул:
— Сойдет.
Он втолкнул проволочку припоя в трещину и положил котелок на огонь.
— Делаю я, ладно? — шепнул Магнус.
— Зачем же я брал тебя с собой одного? — вопросы за шпильки не считаются. — Как хочешь. Я и сам могу справиться.
— Нет-нет, ничего трудного, — быстро отозвался Магнус. В уме Род присудил очко сыну: тот уберег отцовскую гордость, не дав ему схалтурить. Род не мог не признать, что у Магнуса куда больше практики.
Магнус уставился на трещину, и припой тут же расплавился и потек. Огонь тут был ни при чем. Род знал, что под золотистой пленкой расплавленного припоя размягчаются и начинают сливаться вместе края трещины. Магнус раскачивал молекулы, выделявшие при этом тепло, да так умело, что температура железа повышалась не больше, чем на полдюйма с каждой стороны трещины — Род сам замерил это, когда Магнус чинил противень маме.
Они так углубились в работу, что Род мог смело делать вид, что не заметил приходского священника, спешащего за молодкой, принесшей ему новость.
Вдоль трещины железо котелка сначала покраснело, затем засветилось желто-соломенным цветом, но жители деревни не замечали этого из-за блестящей пленки припоя.
Наконец Магнус расслабился. Род взял палку и, поддев котелок с углей, отставил его в сторону остывать.
— Пусть с часик постоит, добрая женщина. А потом попробуй — как новенький будет! — уж в этом-то он был уверен.
— Сделано быстро и на славу, — заметил священник. — Ты самый искусный лудильщик, какого я только видел.
— Ну, спасибо, — поднял голову Род, удивленно вытаращил глаза и торопливо добавил: «святой отец», словно только что сообразил, что говорит со священником.
Пастор улыбнулся.
— Мое имя отец Беллора, добрый лудильщик. Не бойся.
Род постарался выглядеть боязливо.
— Починить вам котелок?
— Не котелок, но сердце, — озабоченность морщинами перекрестила лицо священника. — Это правда — та весть, что ты принес?
— Чего — что Церковь Греймари отделяется от Римской? — пожал плечами Род. — Это просто новость, святой отец. А что, вы не знаете?
— Я ничего не слышал об этом, — пастор спрятал руки в рукава, его лицо осунулось, глаза выражали тревогу. — И к добру ли это?
— А если это правда, отче, — спросила одна из хозяек, — вы еще можете служить мессу?
— А то, может, нам подождать помирать, пока вы снова не сможете прочесть над гробом молитву? — попробовал разрядить атмосферу Род.
Губы святого отца дрогнули в улыбке.
— Нет, конечно, нет. Прошло много лет с тех пор, как я был положен в сан, но мои руки все еще в силах держать причастие и служить Господу. Я все еще могу исполнять святые таинства, если только Папа не отлучит Греймари.
Маленькая толпа, собравшаяся вокруг, мгновенно затихла в ужасе от одной только мысли о том, что Рим отринет их и предаст в руки дьявола.
— А чего, вы не можете послать в монастырь и узнать, правда это или нет? — осторожно прощупал Род.
Священник покачал головой.
— Нет, в лучшем случае меня навестит из монастыря один из братьев нашего ордена.
— А может, у кого-нибудь из здешних есть в аббатстве братья или сын, они и принесут весточку.
Отец Беллора недоуменно сдвинул брови, потом покачал головой.
— Вряд ли. Здесь ни у кого нет родственников, вступивших в святой орден, я здесь один, но я еще ничего не слышал.
— И друзей-монахов не осталось?
— Когда-то давно, когда я изучал святое писание, — улыбка пастора стала кислой, — у меня были друзья, но все они отправились по приходам, как и я сам.
— Как это? — непонимающе сморщился Род, хотя уже знал об этом. — Разве монахов не вместе учат?
— Нет. Мы не попали в число избранных.
— Нет? — Род изобразил изумление. — А я-то думал, что если уж попал в монастырь, то там все заодно.
— Нет, ни по духу, ни в учении. Одних выбирают в монастырь, а другие так и остаются в кельях и скриптории для новичков.
Отдельный скрипторий для новичков? Насколько он понимает в монастырях, это что-то новенькое.
— И они что — и спят отдельно, и живут отдельно?
Отец Беллора кивнул.
— Все так, и возвращаются в мир, откуда пришли, дабы противостоять искушениям и тяготам, сбивающим человека с пути праведного.
— Но это святое служение, — удивился Магнус. — Как же нам… простым людям, найти дорогу в рай без таких, как вы, святой отец?
— Верно сказано, юноша, спасибо тебе, — лицо отца Беллоры смягчилось. — И стыдно мне, что старые обиды затмевают от меня истинный смысл моей жизни! Ибо должен признать, что мои начальники оказались правы: я нашел счастье жизни моей в утолении печалей других жизней. И никогда, начиная с первого дня, прожитого здесь, не терзался более вопросом, зачем родился на свет божий.
— Но сами вы не выбирали этого? — Род нахмурился, ему уже представился формуляр анкеты на пергаменте. — Вы-то, небось, хотели попасть в монастырь, отче?
— Само собой, как и все юноши, приходящие туда. Ну, может быть, не все, — поправился отец, — но многие из них. Однако не послушнику решать свою судьбу; над ним есть старейшие — и мудрейшие, которые могут прочесть его призвание куда яснее, чем он сам.
— Ага, а вас, стало быть, в сторонку, чистых от нечистых? — ухмыльнулся Род.
Отец Беллора иронично хмыкнул, пожав плечами.
— Это звучит глупо, правда? Приходские священники служат Господу ничуть не меньше, чем монахи в монастыре, а может даже, и больше. И уж наверное, нас не
