комнату майка, как она уже расстегнула и скинула с себя джинсы. Рубиновые соски ее юной груди были абсолютно симметричны. Крепкие стройные ноги переходили в упругие бедра.
Она откинулась на кровать и задрала раздвинутые ноги. Рыжие волосы рассыпались по подушке. «За всю изысканную историю „Уолдорф Астории“ в Нью-Йорке так быстро тут, пожалуй, никто не разоблачался», – подумал Римо.
– Чего же ты ждешь?
– Если не хочешь неприятностей, хватит разыгрывать из себя «крутую» бабенку, – сказал Римо.
– Давай же, я жду, – сказала Викки.
Римо направился к кровати, размышляя, смог бы он со всей его силой и ловкостью так же быстро сбросить с себя штаны, тенниску и мокасины, как его подопечная. Присев на кровать, он нежно положил руку ей на плечо. Он хотел поговорить с ней. Он должен был разъяснить ей, что Чиун вовсе не такой уж ласковый гуру, каким ей казался, что нельзя беспокоить Мастера Синанджу, когда он смотрит телесериалы, и ни в коем случае нельзя дотрагиваться до его одеяний или пытаться присвоить себе что-нибудь из его вещей в качестве сувенира.
Римо слегка сжал ей плечо.
– Ну, хватит игр. Переходи к делу, – сказала Викки.
– Викки, я хочу поговорить с тобой, – начал Римо. Его рука скользнула к ее груди.
– Дай мне знать, когда созреешь, – отозвалась Викки, соскальзывая с кровати. – А я пока что трахну Мистера. А то уже заждалась.
– Не сейчас. Он смотрит телевизор. Никто не должен мешать Чиуну, когда он смотрит свои «мыльные оперы».
– Теперь будет по-другому.
– Было и будет именно так, – сказал Римо. Поймав ее за запястье, он притянул ее назад в постель и, возбудил ее, довел до интенсивного оргазма, стараясь не заснуть за этим занятием.
– У-у-у… О-о-о… Что это было? – простонала Викки.
– То, чем ты предлагала заняться, – ответил Римо.
– У меня так еще ни с кем не было. Где ты этому научился? О-о-о… Какой кайф! О, Боже! Какой лом! Просто улет. Кайф!
Ее голова металась по подушке, а из глаз по очаровательным веснушкам струились слезы счастья.
– Какой улет. Улет!
Римо еще пару раз довел ее до экстаза, пока она не забылась в изнеможении, раскинув руки, полузакрыв глаза, с едва заметной глуповатой улыбкой на губах.
«До конца дня этого хватит», – решил Римо, пытаясь представить, что бы было, если бы он по-настоящему занялся с ней любовью. Уже давно известно, что людям в наркотическом опьянении лишь кажется, что так лучше заниматься любовью, так же как и пьяный водитель якобы чувствует себя уверенней за рулем. Пока не угодит в канаву. Римо знал, что заниматься любовью нужно спокойно, продуманно и умело. Даже если это и превращало секс в работу.
«До ее показаний на процессе осталось семь дней», – подумал Римо и, закрыв за собой дверь, отправился проверить, все ли спокойно в гостинице.
Викки тем временем тоже размышляла. Если этот тип творил такие чудеса, то на что же тогда способен старый китаеза? Тут было над чем задуматься. И вопреки всем предупреждениям этого короткостриженого, который умел трахаться лучше всех, она открыла дверь в смежную комнату, где «некто» смотрел телевизор. Она услышала, как кто-то из актеров выражал беспокойство, по поводу того, что миссис Кэбот может узнать о сильном пристрастии ее дочери к ЛСД, что, разумеется, было откровенной чушью, так как уж Викки-то было известно, что к ЛСД не пристрастишься. Да и что такое телевизор, по сравнению с ее свежим молодым телом?
И она расположила свои ягодицы прямо между «кем-то» и телеэкраном.
Надо же было такому случиться, что именно тогда, когда Мастер Синанджу во время краткого отдыха от мирской суеты наслаждался благотворной формой искусства, расцветшей среди грубого хаоса белой цивилизации в виде поистине прекрасной плавно текущей драмы, ему помешали. В то время, когда миссис Кэбот вещала о подлинном горе, омрачавшем ее материнство, между Мастером Синанджу и телеэкраном возникла помеха: выставилась напоказ голая девица с таким видом, словно ее зад чем-то отличался от всех остальных.
Чиун устранил помеху. Римо, проходя по коридору, услышал глухой удар. Он вбежал в комнату Чиуна и увидел лежащую в углу Викки – спиной к стене, нежной попкой кверху, щеки между грудей.
– Ты убил ее! – вскричал Римо. – Ты убил ее. Мы должны были сохранить ей жизнь, а ты убил ее!
Он обежал Чиуна, чтобы не оказаться между ним и экраном телевизора, и попытался нащупать пульс Викки. Ничего. Или мертва, или в шоке. Он положил ее на пол и принялся массировать сердце девушки, как учил Чиун. Наконец сердце встрепенулось, а когда он убрал руки, заработало. Он ощупал ее – нет ли переломов, не вонзилось ли ребро в какой-нибудь жизненно важный орган. Как говорил Чиун, ребро соперника – копье, направленное в его сердце, печень и селезенку.
Ребра оказались целы. Кончики его пальцев внимательно ощупали живот и спину, изучая тело, как учит Синанджу, познавая его через прикосновение. Затем – ниже, к ступням и пальцам ног. Римо еще не до конца освоил эту технику, но Чиун говорил, что в ногах масса нервных окончаний. По пальцам ног можно даже определить, в порядке ли у человека зрение. Римо удалось определить лишь то, что Викки давно не мыла ноги.
– Лом, – простонала Викки.
Римо зажал ей рот рукой, чтобы она в очередной раз не помешала просмотру телесериала «Пока Земля вертится».
Да, в тот день случилось так, что, после того как Мастер Синанджу устранил препятствие, нарушавшее его скромный отдых, его ученик окончательно все испортил мелочными упреками по поводу того, что могло бы и чего не могло бы случиться. Мастер Синанджу стерпел покушение на красоту лишь потому, что, как он ни пытался на протяжении многих лет объяснять своему ученику, что подлинно прекрасно, тот так и не научился отличать истинную красоту в его вульгарной культуре. Да и вряд ли научится.
Чиун стерпел шум, доносившийся сзади, с пола. Он стерпел возглас этой девчонки: «Лом». Он все стерпел, потому что у него была нежная и благородная, почти всепрощающая душа.
А когда телевизионная драма подошла к концу, он услышал, что его неблагодарный ученик вновь посягает на его желание без помех наслаждаться своим любимым искусством.
– Ты мог позвать меня. Я бы увел ее, чтобы она тебе не мешала. Ты чуть не сделал то, что мы пытаемся предотвратить, понимаешь?
Чиун не отвечал: невозможно говорить с бесчувственными и невосприимчивыми людьми. Пусть его ученик даст выход своей глупости, нежное сердце Чиуна стерпит все грубости. Такова чистота духа Мастера Синанджу.
– Слава Богу, что у нее ничего не сломано, хотя в это трудно поверить. Она же врезалась в стену, как выпущенная из катапульты.
Правильно. Она бесцеремонно помешала ему, как… как… как белый человек. Но Чиун не собирался вступать в дискуссию. Были вещи, которые простительны ученикам. Однако он не мог простить некомпетентности. Вот на эту тему он выскажется.
– Если ты оставил свою подопечную одну, то почему злишься на меня? Тебе следует негодовать не на меня, а на себя. Если бы ты добросовестно выполнял свои обязанности, она бы ни
