российских революционеров, которым, кажется, всегда мешали две вещи: гвоздь в заду и извечное стремление поспеть на уходящий автобус, развивающий сверхзвуковую скорость. Людмила тоже не просто шла, она несла себя по Парижу так, словно стремилась подарить человечеству возможность ее заметить.
— Прежде чем я тебя убью, — сообщила она Римо, — я дам тебе один шанс. Возвращайся со мной в Россию. Я за тебя замолвлю словечко.
— Нет, — сказал Римо. — У меня контрпредложение. Поезжай со мной в Америку.
Людмила помотала головой.
— Там слишком много красоток, в этой твоей Америке. Видала я ваших женщин, актрис да певичек. Они все красивы как на подбор. Кто на меня обратит внимание?
— Ты звезда, которая украсит любые небеса.
— Верно, — согласилась Людмила с его точкой зрения, совпадавшей с ее самооценкой.
Они шли молча, и Римо внимал звукам Парижа. С окончанием утреннего часа пик, весь город уже наполнился тихим гудением — звуком почти ниже порога восприятия, но отупляюще действующим на разум и чувства. Нью-Йорк — шумный город: там вечно кто-то истошно орет над ухом. В Париже все одновременно перешептываются, но никто никого не слушает. Но только не Римо. И из гула и звона он извлек то, что хотел: тяжелое цоканье кованых каблуков двух русских, неотступно преследующих их с Людмилой.
— Они все еще у нас на хвосте, — сказал Римо.
— А, эти свиньи! Они нас не оставят в покое, — сказала Людмила. — Чтоб они сдохли.
— Подобное желание порождает смерть, — сказал Римо. Он схватил Людмилу за локоть и нежно увлек в переулок.
— Что это значит? — спросила она.
— Если бы я знал! — ответил Римо.
Они оказались в узком тупичке длиной не более полуквартала. По обеим сторонам тупика высились трехэтажные строения, которые американцы у себя дома называют трущобами, но считают их оригинальным архитектурным чудачеством, когда приезжают в Париж в отпуск, чтобы хоть на время сбежать подальше от родного безобразия.
Римо поставил Людмилу у пыльной кирпичной стены и перешел на другую сторону улицы. Автомобилей в тупике не было.
Двое мужчин свернули за угол, заглянули в тупик и остановились. Римо подмигнул Людмиле. Она смотрела прямо на двух незнакомцев, и Римо заметил, как она слегка им кивнула. Они двинулись вперед по направлению к Римо, держа руки в карманах Их подбитые металлом каблуки стучали, как кастаньеты, по камням мостовой.
Людмила порылась в золотой сумочке, ища золотой мундштук и тонкую золотую зажигалку, и собралась закурить. Один русский ученый выяснил, что сигаретный дым способствует преждевременному старению кожи. Прочитав об этом, Людмила завела себе длинный золотой мундштук, чтобы удалить тлеющий кончик сигареты от лица.
Она наблюдала за приближающимися мужчинами, поглядывая на Римо, который спокойно прислонился к стене здания.
— Ты убийца, — сказал один из них — низенький коренастый здоровяк с лицом столь же запоминающимся, как любой из булыжников на мостовой.
— Вообще-то я танцор, — сказал Римо. — И если бы сейчас шел дождь, я бы мог изобразить вам сцену из кинофильма «Песни под дождем». — Он взглянул на небо и пожал плечами. — Нет, дождем даже не пахнет.
— Ты убил немало наших людей, — сказал второй — человеческое существо, исполненное по чертежам холодильника.
— Верно, — согласился Римо. — Если прибавить еще двоих, то это едва ли значительно повлияет на общее количество.
Оба мужчины вынули из карманов руки, держа в них пистолеты.
Римо сначала вырвал пистолеты из их ладоней, затем — ладони из запястий, а потом приложил обоих к стене, и их головы коснулись каменной кладки с одинаковым стуком и тут же превратились в ярко-алое обрамление плаката, призывающего с этой стены к «Свободе, Равенству и Братству».
Людмила уже собралась щелкнуть зажигалкой, когда до ее слуха донесся стук от соприкосновения голов и каменной кладки — она подняла взгляд и увидела, как обе головы стали дополнительным элементом достопримечательностей Парижа.
Она бросилась к Римо, который в этот момент бросал пистолеты в сточную канаву.
— О, я так волновалась!
— Ага, — отозвался Римо и, взяв ее под руку, повел обратно на улицу. — Я хочу с тобой об этом поговорить.
— О чем?
— Слушай, эти гамадрилы входят в тупик, а ты подаешь им явный сигнал взять меня за жабры. Вот что, если ты будешь продолжать свои попытки убить меня, нам будет очень трудно установить сколько-нибудь стоящие взаимоотношения.
— Это правда, — вздохнула Людмила и уронила голову, всем своим видом выражая глубокую печаль.
— Ну так что мы будем делать? — спросил Римо. — Измерять глубину чувств?
Людмила подняла на него сияющий взгляд.
— Договоримся, что я буду пытаться убить тебя только по понедельникам, средам и пятницам?
Римо покачал головой.
— Не-а, так не получится. Слишком сложно. У меня плохая память на дни недели и прочие такие вещи.
Людмила кивнула, вполне осознав всю серьезность возникшей проблемы.
— Ты же понимаешь, что единственная причина, почему эти ребята напали на тебя, заключается в том, что мне хотелось увидеть тебя в действии.
— Я так и думал.
— Чтобы я смогла выведать твой секрет.
— Понятно.
— Ты великолепен.
— Что ж, если я в форме, то неплохо выгляжу, — согласился Римо. — Смотри. — Он остановился и взглянул русской в глаза, одновременно взяв ее за локти. — Что у тебя за задание? Убить меня или узнать мои методы работы?
— Узнать твои методы. А потом тебя убьют другие.
— Так, теперь все прояснилось. Можешь делать все, что угодно, чтобы узнать мои методы, но только не пытайся меня убить. Идет?
— Мне надо подумать, — сказала она. — Может быть, это просто твоя грязная капиталистическая уловка в надежде уцелеть любой ценой?
— Верь мне, — сказал Римо, всматриваясь в ее фиалковые глаза напряженным взглядом, который раньше никогда его не подводил.
— Я верю тебе, Римо, — сказала она. — Я не буду пытаться тебя убить.
— О'кей, тогда по рукам!
