внимания на церемонный поклон Чиуна, зашагал прочь. Вся троица залезла в такси и покатила в Бостон.
– Если вы вместе, то каждый может заплатить только половину тарифа. Так дешевле, – сообщил таксист.
– Спокойно, – молвил Смит.
Римо впервые заметил, что Смит закован в свой серый костюм, как в колодки. Впрочем, в освобождении он отнюдь не нуждался. Он, казалось, так и появился на свет с несварением желудка и испорченным настроением.
– Это относится и к вам обоим, – добавил Смит. – Прошу спокойствия.
– Понимаете, – не унимался таксист, – это наш новый городской тариф, призванный обеспечить более справедливые и экономичные условия перевозки.
– Вот и славно, – сказал Римо.
– Еще бы! – обрадовался таксист.
– Уши у вас в порядке?
– Да.
– Тогда слушайте внимательно. Этого тарифа вы не получите. Если вы еще раз меня перебьете, то я брошу вам на колени мочки ваших хорошо слышащих ушей. Честное слово!
– Римо! – прикрикнул Смит. Его бескровное лицо еще больше побледнело.
– Просто убийца! – проскрипел Чиун, глядя на закопченные кирпичные стены северного Бостона. – Врачей, например, сотни тысяч, и большинство из них только причинит вам вред, но они – не «просто врачи»
Римо посмотрел на Смита и пожал плечами.
– Не пойму, что вас расстраивает.
– Очень многое, – ответил Смит. Вы все время создаете проблемы.
– Жизнь – уже проблема, – сказал Римо.
– У любой страны есть царь, президент или император. Без них не обойдется ни одна. Но мало где имеются хорошие ассасины. Убийцы. Это благословенный дар и большая редкость. Кто скажет «просто император»? А ведь он-то, действительно, просто император. Император – это обычно не получивший специальной подготовки человек, вся деятельность которого ограничивается рождением вовремя и у подходящих родителей. Тогда как убийца... О, как трудно готовить настоящего убийцу! – причитал Чиун.
– Я не хочу обсуждать это прилюдно, – сказал Смит. – Вот одна из наших проблем.
– Ко мне она не имеет отношения, – сказал Римо.
– Книгу может написать любой идиот, – не унимался Чиун. – Не такое уж это достижение, когда у человека есть время и его не тревожат шумные белые. Но кто скажет «просто писатель»? Писать может любой человек, располагающий покоем. Зато убийца...
– Пожалуйста, уймитесь оба!
– Что значит «оба»? – не понял Римо.
– Чиун тоже говорил, – сказал Смит.
– О! – произнес Римо.
Услышав обращенный к нему призыв уняться, Чиун повернул свою старческую голову к Смиту. Обычно он проявлял подчеркнутую вежливость к тому, кто в данный момент прибегал к услугам Дома Синанджу, но на сей раз дело обстояло по-другому. Раз в несколько столетий появлялся несдержанный на язык император, требовавший от Мастера Синанджу, чтобы тот унялся. Это был опрометчивый ход, не подлежавший повторению. Верно служить – это одно, позволять себя оскорблять – совсем другое.
Смит почувствовал взгляд Чиуна, его глубочайшее, невероятное спокойствие. Это было больше, чем угроза. Впервые над Смитом нависла ужасная опасность, исходящая от хрупкого старичка-азиата. Видимо, Смит переступил какую-то невидимую черту.
Смиту и прежде приходилось глядеть в лицо смерти и испытывать страх.
Однако он и сейчас не отвел взгляд и поступил так, как требовалось поступить.
На сей раз, глядя на замершего Мастера Синанджу, он чувствовал даже не страх. Ему показалось, что он стоит, нагой и растерянный, пред ликом самой Бесконечности. Наступил Судный день, а он – грешник. Он угодил в ад, ибо совершил непростительную оплошность: отнесся к Мастеру Синанджу без должной почтительности.
– Простите, – сказал Смит. – Примите мои извинения.
Чиун не торопился с ответом. Прошла вечность, прежде чем Смит увидел кивок дряхлой головы, означающий, что извинения приняты. Извиняться перед Римо почему-то не требовалось. Смит не мог этого объяснить, но нисколько не сомневался, что это именно так.
Они зашли в ресторанчик. Смит заказал еду. Римо и Чиун сказали, что не голодны. Смит заказал самое дешевое спагетти с фрикадельками, а потом поводил над столом какой-то хромированной палочкой.
– Жучков нет, – сказал он. – Кажется, все чисто. Римо, я крайне огорчен тем, что вы предаете свою деятельность столь широкой огласке.
– Ладно, давайте начистоту. Я слишком долго пробыл с вами, выполняя поручения, за которые не взялся бы никто, кроме меня. Слишком много гостиничных номеров, дурацких кодов, экстренных вызовов и мест, где меня никто не знает.
– Все не так просто, Римо, – молвил Смит. – Вы нужны нам. Вы нужны стране. Я знаю, что это для вас кое-что значит.
– Плевать я хотел на это! Это для меня не значит ровным счетом ничего.
Единственный человек, что-то давший мне в жизни... Но я не хочу в это вдаваться. Во всяком случае, это не вы, Смитти.
– Спасибо, – с улыбкой сказал Чиун.
– Что тут ответить... – вздохнул Смит. – Только одно: дела в нашей стране идут не слишком здорово. Мы переживаем тяжелые времена.
– Я тоже, – сказал Римо.
– Не знаю, как это выразить. Мне не хватает слов. – Смит поерзал. – Вы нам нужны не просто так, а для выполнения деликатных поручений. А вы привлекаете к себе внимание, что недопустимо.
– Каким образом? – воинственно спросил Римо.
– Вот пример. Вчера вечером в новостях передали сюжет о том, как некто отдал незнакомой женщине в Портленде, штат Орегон, желтую «тойоту» вместе со всеми документами. Ему, видите ли, не хотелось искать для нее стоянку. Вместе с этим человеком был старый азиат.
– «Старый»? – вмешался Чиун. – Назовете ли вы старым могучий дуб только потому, что это не зеленый саженец?
– Не назову. Я просто цитировал телерепортера. – Он снова воззрился на Римо. – Так я узнал, как вы расстались с «тойотой». Я знаю, что это были вы! Вы купили ее, а приехав в аэропорт, не пожелали ее парковать и отдали первой встречной красотке.
– Что же мне было делать? Загнать машину в Тихий океан? Сжечь? Взорвать?
– Придумали бы что-нибудь, чтобы какой-то ведущий новостей не верещал: «Неплохой подарочек на День матери, а, друзья?»
– Мы опаздывали на самолет.
– Припарковали бы машину или на худой конец продали за пятьдесят
