– А ты откуда знаешь, что за нами идут? – в свою очередь спросил Чиун.
– Знаю, и все.
– Подобно тому, как птица летает, а рыба плавает?
– Да.
– Значит, ты такой же тупица, как птица или рыба. У них нет выбора: одна летает, другая плавает. Но ты-то учился своему мастерству, а как можно научиться чему-то бессознательно?
– Не знаю, папочка. Если ты собираешься кричать и оскорблять меня, то давай оставим этот разговор.
Чиун покачал головой и еще выше вобрал руки в рукава своего расшитого желто-зеленого кимоно. Внизу кимоно расширялось, как юбка с кринолином, поэтому обутые в тапочки ноги Чиуна оставались невидимыми, как бы быстро он ни шагал.
– Ты потому знаешь об их присутствии, Римо, – проговорил Чиун, – что жизнь есть движение в силовом поле. Ты излучаешь его, оно окружает тебя, и когда в него попадают другие люди или предметы, то возникает волнение, и часть силы возвращается к тебе. Вот почему ты узнал, что они идут за нами: уже на протяжении тринадцати кварталов они находятся в твоем поле, поэтому даже ты, с твоими притупленными чувствами, не мог не обратить на это внимание.
– Хорошо, – сказал Римо. – Тогда почему я не знаю, какого они роста, кто из них хромает, а кто порхает?
– Потому что ты похож на ребенка с ружьем. Ребенок воображает, что, представляя, как надавить на курок, он знает все премудрости снайперской стрельбы. Сообразительный ребенок понимает, что не знает всего, и пытается узнать больше. К сожалению, мне никогда не везло: у меня не было ученика, которому хотелось бы что-то узнать.
– Значит, силовое поле?
– Благодаря ему все и происходит. Почему, по-твоему, женщины реагируют на тебя так, как та медсестра в больнице? Не потому ведь, что ты – красавец из ее снов: ты слишком высок, у тебя землистая кожа, слишком много черных волос, слишком большой, как у всех белых, нос. Нет, твоя красота здесь ни при чем.
– У меня прекрасное сердце, – сказал Римо. – В приюте монахини твердили мне, даже когда я попадал в неприятности: «У тебя прекрасное сердце и душа».
– Монахини? Это такие женщины, которые не снимают траурных одежд, даже когда никто не умер, и обручальных колец, не будучи замужем?
– Они самые, – сказал Римо.
– Им по должности полагалось находить у тебя прекрасное сердце, – сказал Чиун. – То дитя в больнице попало в твое силовое поле, ощутило его давление на все свое тело и не знало, куда от него деваться. Ведь оно ничего подобного никогда не испытывало. Это все равно, как если бы к девушке прикоснулось сразу несколько рук.
– Телесное послание? Ты хочешь сказать, что я тискаю курочек, даже не дотрагиваясь до них?
– Если тебе нравятся грубые сравнения – а они тебе нравятся, – то да, это я и хочу сказать.
– Значит, сигналы отражаются, и если бы я был более усерден, то умел бы их читать?
– Ты снова прав. Очень важно, чтобы ты быстрее взялся за учебу и постиг эту премудрость.
– Почему? – спросил Римо. Он не мог не удивиться: обычно Чиун поучал его так, словно впереди у них было еще лет пятьдесят учебы.
– Потому что эти двое перешли на бег, и если ты не защитишься, мне придется заняться поисками нового ученика.
Римо развернулся в тот самый момент, когда преследователи настигли их. Один бежал тяжело, припадая на левую ногу, второй парил над асфальтом с той же природной грацией, которой Римо обладал много лет тому назад, будучи обыкновенным человеком. У хромого был нож, у его приятеля дубинка. На обоих были клетчатые куртки и белые брюки.
Мужчина с ножом на бегу занес оружие над головой и попытался вонзить его в плечо Римо, Римо убрал плечо, так что лезвие просвистело в доле дюйма от него, и развернулся вокруг своей оси. При этом он заметил краем глаза, как Чиун неторопливо направляется к галерее игровых автоматов.
На завершающем отрезке разворота Римо выбросил в сторону левую ногу и выбил дубинку из правой руки грациозного недруга. Дубинка упала на тротуар. Пока недруг нагибался за дубинкой, Римо наступил ему на кисть. Раздался хруст костей.
Недруг вскрикнул. Его напарник, вооруженный ножом, попытался полоснуть Римо по лицу, однако лезвие задержалось в четверти дюйма от цели, поскольку Римо перехватил руку с ножом. Волна боли пробежала по пойманной руке от кисти до плеча, ударилась в туловище и достигла позвоночника. В первый раз за 15 лет, минувшие с той поры, когда ему пришлось уйти из Национальной футбольной лиги из-за травмы, нападающий почувствовал боль в левом колене. Ощущал он ее совсем недолго: в следующее мгновение ему обожгло живот, куда погрузились пальцы вертлявого брюнета, и бывший футболист догадался, что его внутренним органам наносится непоправимый вред. Он походил сейчас на волчок, у которого кончается завод. Вращение делалось все медленнее, а потом совсем прекратилось.
Футболист осел на тротуар. Его напарник вытащил руку из-под подошвы Римо и опять попытался нанести ему удар дубинкой, но уже левой рукой. Римо пригнулся и дотянулся до плеча нападающего, вследствие чего дубинка, промахнувшаяся мимо цели, заехала самому нападающему по макушке, расколов ему череп.
Бедняга хотел было вскрикнуть, но не сумел; тогда он рухнул поверх тела своего сообщника.
Римо посмотрел на поверженных врагов. Под их клетчатыми куртками оказались белые накидки, которые в сочетании с белыми штанами смотрелись как больничная форма. Оба не шевелились. Римо выругался. Надо было думать раньше: хотя бы один должен был выжить, чтобы ответить на вопросы.
К Римо и двум трупам у его ног приближались мужчина и женщина. Глядя прямо перед собой, они обошли живописную группу справа и слева, после чего их руки снова соединились, и они продолжили неспешную прогулку.
Появился полицейский. Он взглянул на трупы.
– Готовы? – поинтересовался он.
– Полагаю, что да, – ответил Римо.
– Хотите заявить? – спросил полицейский.
– А надо? – спросил Римо.
– В общем, можно. На вас напали двое грабителей, и вы уложили их на месте. В полицейском управлении любят коллекционировать такие сведения.
– А вы не любите?
– Ты сам подумай, парень, – честно сказал полицейский, подойдя ближе. (Римо прочел у него на груди: «Патрульный Л. Блейд».) – Если ты подашь заявление, мне придется писать отчет, снимать с него уйму копий и так далее. – Прохожие шли мимо, не останавливаясь и то всех сил стараясь не смотреть на трупы. – Твое имя и адрес зафиксируют, тебя вызовут в суд, а там мало ли что может случиться – чего доброго, еще засудят.
– За самооборону?
– Это Нью-Йорк. Надо понимать, как мы тут относимся к подобным вещам, – сказал патрульный Л. Блейд. – Скажем, я на твоей стороне, как и добрая половина копов. Но если мы
