Когда Амабаса Франсуа Ндо молодым человеком отправлялся в Париж на учебу, у него было две честолюбивых мечты. Стать начальником полиции и обладать одной из таких вот холодных белых женщин.
Второе желание исполнилось через семь минут после того, как он снял дешевую комнатку в Париже. У него даже не хватило времени распаковать свои вещи. Дочка индустриального магната, твердо решившая покончить с расизмом во всем мире, вошла в комнату Амабасы, призывая к единению против людей, которые, как сообразил Ндо, весьма напоминали ее папашу.
Она излагала свои взгляды, раздеваясь и раздевая Амабасу. Таков был ее излюбленный способ борьбы с расизмом. К несчастью Ндо, как и всем остальным африканским студентам, которые встречались самоотверженной девушке, потребовались инъекции пенициллина, чтобы избежать опустошительных последствий единения с молодой женщиной.
Амабаса надеялся, что осуществление первой его мечты окажется более приятным. Но он отказался от нее, когда увидел, как живут полицейские в сравнении с жизнью дипломатов. Ндо обладал способностью предвидеть, куда ветер дует, и скользить по течению с развернутыми парусами. Кроме того, он обнаружил у себя умение есть в дорогих изысканных ресторанах и особенно ловко произносить речи на публике.
Когда африканский студент изнасиловал, а потом забил насмерть парижанку, Амабаса сразу сообразил, что преступник – просто сумасшедший и его следует изолировать от людей, но он также понимал и другое: теперь некоторые белые будут обвинять в преступных намерениях всех африканцев, а это может сказаться и на нем, Амабасе.
Поэтому он взял последний лоскут краденого шелка и тайком сжег его перед изображением Га в своей парижской комнате. Дым поднимался вверх, и Амабаса пел, прося божество о покровительстве и защите. А потом он вышел из дому и произнес свою первую речь о страшных последствиях французского колониализма, точно единственной причиной жестокого и безумного убийства были сто лет французского владычества и угнетения. Он осудил все то, чему завидовал и о чем мечтал: жандармов, законный суд, большие белые дома и даже холодных белых женщин.
Поразительно, но ни одна из радикально настроенных белых девушек не почувствовала себя оскорбленной. Им даже хотелось услышать, как разделываются с белыми господами, с их собственными отцами, братьями, возлюбленными.
Это открытие пошло на пользу молодому студенту из племени инути, потому что он мгновенно понял: нет ни одной мошеннической или преступной проделки, которая бы не нашла поддержки какой-нибудь группки белых, готовых согласиться с выбранной мишенью для нападок.
С должным уважением относясь к Га, весьма высоко ставя абстрактные идеи и не слишком заботясь об истине, Амабаса Франсуа Ндо далеко пошел на поприще дипломатии Третьего мира, хотя за последнее качество его наверняка забили бы камнями в любой деревне инути.
И какое имело значение, что страны Первого мира материально поддерживают МОЗСХО? Путь к успеху открывала не благодарность, а такое обращение с белыми народами, которое живо напоминало обращение с радикальными белыми девочками в бытность его студентом в Париже. Бурные аплодисменты. Награды и премии. Почет и уважение со стороны белых стран, которые он подвергал столь яростным нападкам. Время от времени предпринимались попытки превратить организацию здравоохранения в нечто вроде международной клиники, но Ндо всегда умудрялся убедить ее членов заняться более широкими задачами. Колониализм тоже входил в число вопросов, связанных со здравоохранением. И империализм также. А когда Россия вмешалась в международные игры, всем своим весом поддерживая арабскую сторону, то и сионизм вошел в число проблем, тесно связанных со здравоохранением.
А принимая во внимание состав делегатов организации, легче всего было иметь дело именно с этими вопросами. Ндо не сомневался, не найдется и трех делегатов, которые хотя бы имели представление о том, что такое шарикоподшипник. Разумеется, большинство из них окончили колледжи, но в области социологии, что сделало их совершенно непригодными для чего-либо, кроме пустопорожнего словоизвержения. Конечно же Амабаса никогда бы не высказал вслух своего весьма невысокого мнения о социологической науке, ведь большинство социологов оказывали мощную поддержку МОЗСХО. Но и сына своего не отдал бы обучаться социологии.
Амабаса Франсуа Ндо находился на вершине своей карьеры. Его личный самолет приземлился в Международном аэропорту Кеннеди. Его телохранители велели подавать из ангара бронированный кадиллак генерального директора. Амабаса положил маленького деревянного божка в жилетный карман своего костюма от известного портного и приготовился к высадке. В последнее время наметились кое-какие осложнения в связи с тем, что Америка пригрозила прекратить финансирование организации, если она не будет поменьше заниматься политикой и побольше – здравоохранением, но при небольшом везении все эти проблемы были легко преодолимы.
Такой удачей стал доктор Ревитс. Одного из зануд прибили в лаборатории, от которой с самого начала ее существования не было ничего, кроме неприятностей. Там всю дорогу кого-то убивали, и для Ндо лабораторный комплекс был сплошной головной болью. Никто из тамошних служащих не разбирался в политике, они представлений не имели, как устроить званый вечер, и, если бы только их существование не было необходимо для общественного мнения Запада, он бы с радостью вообще отказался от этого мероприятия. Но теперь этот тип Ревитс позволил себя убить, и Ндо собирался использовать его гибель.
Именно поэтому он и летел в Нью-Йорк обратиться в ООН с заявлением о том, что предпринята еще одна попытка уничтожить МОЗСХО.
Ндо любил Нью-Йорк, любил очертания его небоскребов на фоне неба, любил его даже больше, чем Париж. Нью-Йорк воплощал в себе силу и действенность, и еще чудесных меховщиков, снабжавших его приятельниц и приятельниц его сына.
Разумеется, люди ему не нравились, но ведь ему и не приходилось встречаться с большим их количеством. Люди ездили на подземке и ходили по улицам. Ндо ничего подобного не делал.
Телохранители подали знак, что можно выходить, и Ндо, спустившись по лесенке с борта своего самолета, направился к своему лимузину, на заднем сидении которого его поджидали два человека.
На одном из них было кимоно. На другом – черная майка и черные же просторные брюки.
– Кто вам разрешил ехать в автомобиле вместе со мной? – спросил Ндо.
– Привет, – вежливо отозвался Римо. – Мы по делу пришли.
– Я не обсуждаю никаких дел без предварительной записи на прием.
– Ваш секретарь тоже был весьма несговорчив, – заметил Римо. – Он там, на переднем сиденье.
Ндо посмотрел на переднее сиденье. Огромный мужчина лежал, свернувшись в позе плода в утробе матери. Этот великан был его любимым телохранителем и мог одной рукой переломить человеку кость предплечья. Ндо видел, как он это проделывал. Но теперь его любимый телохранитель был неподвижен.
– Ах вот как, значит, дело, – произнес генеральный директор МОЗСХО. – Видите ли, я сейчас направляюсь в ООН. Так что давайте быстренько разберемся с вашим делом.
Ндо очень внимательно оглядел странную пару, одновременно включая сигнал тревоги, который должен был поднять на ноги телохранителей и местную полицию. Ндо уже давно дал распоряжения относительно того, что делать в случае его похищения. Надо было выполнять все требования террористов, если они обещают вернуть самого Ндо невредимым. Разумеется, генеральный директор позаботился и о том, чтобы вообще ликвидировать угрозу со стороны террористов всего мира, регулярно выплачивая им содержание из средств МОЗСХО.
Ндо вежливо слушал россказни про жуков, и лабораторные эксперименты, и сезон дождей. Слушал, пока не увидел голубую мигалку полицейской машины впереди и еще одну – сзади. Внезапно пространство заднего сиденья заполнилось газом, но Амабаса был хорошо подготовлен и
