раковин.
Джиро, который вполне освоился в роли властителя, некоторое время смотрел куда-то в пространство, поигрывая холеными пальцами, а потом спросил с видимым равнодушием:
— Что ты на это скажешь?
— Как это ни странно, господин, но, похоже, написано без задней мысли. — Чимака старался говорить кратко. — Твой отец и властительница Мара отнюдь не были единомышленниками, однако всегда уважали друг друга.
Руки Джиро замерли на шелковой подушке.
— У отца было одно счастливое качество: он неизменно видел события в желаемом свете. Почему-то он считал Мару очень умной и по этой причине ее высоко ценил. Тебе, должно быть, это хорошо известно: ведь ты и сам добился нынешнего положения благодаря тому же свойству моего отца. — Советник поклонился, хотя слова хозяина прозвучали весьма сомнительной похвалой. Джиро в задумчивости теребил узорчатый пояс. — Мара хочет втереться к нам в доверие. Зачем?
Чимака ответил, тщательно взвешивая каждое слово:
— Рассуждая беспристрастно, мой господин, нужно прежде всего отметить: Мара дает понять, что между вашими семьями нет серьезных причин для вражды. Она готовит почву для взаимовыгодных переговоров.
Джиро даже подскочил, забыв о напускном безразличии:
— Как это нет серьезных причин для вражды? Разве гибель моего брата — не серьезная причина?
Покрывшись холодным потом, Чимака с величайшей осторожностью опустил свиток на стол. Уж он-то должен был знать, что не гибель Бантокапи породила застарелую ненависть. Братья не ладили между собой с самого детства: Бантокапи, более сильный, жестоко третировал Джиро. Вдобавок Мара выбрала себе в мужья именно Бантокапи — этого Джиро не мог ей простить, хотя властительница Акомы руководствовалась в своем выборе недостатками, а не достоинствами. Она отвергла более умного из братьев, отдав предпочтение недалекому Бантокапи, чтобы вертеть мужем в угоду собственным амбициям. Но разве это имело хоть какое-то значение для того, кто с детства страдал от превосходства родного брата? Пусть Бантокапи уже не было в живых, пусть Джиро стал наследником имени Анасати — раны детства все еще кровоточили. Джиро вечно оказывался вторым: по общественному положению — после старшего брата Халеско, а по телесной силе — после нескладного драчуна Бантокапи.
Чимака не осмелился спорить. В отличие от покойного отца молодой правитель думал только о самоутверждении и забывал о хитросплетениях Игры Совета.
— О, разумеется, мой господин, эта трагедия никогда не изгладится из нашей памяти. Прости меня за неосторожные слова: я имел в виду букву закона, а не родственные узы. Твой брат, надев мантию властителя Акомы, тем самым утратил принадлежность к роду Анасати. Строго говоря, его смерть не нанесла ущерба престижу твоего рода: получилось, что Мара подстроила гибель главы своего собственного дома. Еще раз прошу прощения за нечаянную дерзость.
Джиро ничего не оставалось, как проглотить раздражение. Первый советник снова вышел сухим из воды. Подчас его изворотливость переходила все границы. Что из того, что его должность требовала именно такого склада ума? Однако досада молодого правителя лишь на короткое мгновение вырвалась наружу:
— Ты по-своему хитер, Чимака. Но сдается мне, что ты больше озабочен удовлетворением собственного тщеславия, нежели возвышением дома Анасати.
Этот упрек граничил с обвинением в предательстве. Чимака даже забеспокоился.
— Все мои помыслы направлены только на возвышение дома Анасати, хозяин. — Дойдя до опасной черты, он счел за лучшее переменить тему. — Будем ли мы писать ответ Маре, мой повелитель?
Джиро небрежно кивнул:
— Сообрази что-нибудь сам… Пусть имеет в виду, что я скорее задеру ей юбку и спалю усадьбу, чем соглашусь… Нет, этого не пиши. — Властитель вовремя спохватился, хотя и не без отвращения. Всем тонкостям политической игры он предпочел бы неприкрытое выражение своих уязвленных чувств. — Впрочем, поблагодари Мару за соболезнования. А Потом добавь, что из уважения к памяти отца я возьму на себя сохранение его обязательств. Пока жив мой племянник, я не стану враждовать с Акомой. — Немного поразмыслив, Джиро продолжил со злобной усмешкой:
— Однако дай ей понять: для меня, в отличие от отца, жизнь Айяки не представляет особой ценности. Если моему племяннику будет грозить опасность, он не найдет защиты у воинов Анасати.
— Я подберу подобающие слова, мой господин, — с поклоном заверил Чимака.
Отпустив советника, Джиро поспешил вернуться в библиотеку. Среди богатого собрания свитков он чувствовал себя увереннее, чем в политических лабиринтах.
Между тем первый советник дома Анасати удалился к себе в клетушку. За колченогим столом уже сидел счетовод, корпевший над грифельными дощечками. На другом столе, придвинутом вплотную к спальной циновке, лежали бумаги, рассортированные по трем стопкам: расписки, текущие счета и срочные донесения.
Внимание Чимаки привлекло верхнее письмо в последней стопке. Он дважды пробежал глазами скупые строки и удовлетворенно хохотнул.
— Ага! Наконец-то тайное стало явным! — Повернувшись к счетоводу (который, несмотря на молодость, успел стать доверенным помощником первого советника благодаря своему усердию), Чимака пояснил:
— Мару из Акомы словно хранит сама судьба. Теперь мы знаем, в чем причина такого везения.
Счетовод близоруко сощурился:
— И в чем же, господин?
Чимака опустился на любимую подушку, протертую почти до дыр.
— Мой человек в Сулан-Ку заметил, как приказчик, состоящий на службе у Минванаби, тайком сунул записку одному из слуг Акомы. Какой отсюда вывод?
Счетовод тупо моргал глазами. Сложные расчеты давались ему легче, чем простые рассуждения.
— Неужели шпион?
— И скорее всего не один. — Оказавшись в своей стихии, Чимака назидательно поднял палец. — Стало быть, не мне одному удалось внедрить соглядатая в дом Минванаби.
Воспоминание было не из приятных, поскольку опытная куртизанка, подосланная к Джингу, в конечном счете испортила все дело. Она сыграла роковую роль в судьбе властителя Джингу, — впрочем, первого советника это не смутило. В отличие от своего хозяина, который люто ненавидел Мару, Чимака рассматривал Игру Совета как обычную забаву, разве что более хитроумную и менее предсказуемую, чем любая другая. К примеру, в настоящее время следовало остерегаться Минванаби. Ведь во всей Империи не было человека опаснее, чем Тасайо, который был наделен не только властью, но и дьявольским умом.
Взяв кисточку и чистый пергамент, Чимака приступил к делу. Он выводил каллиграфические строчки не хуже писца: «Нам противостоит незаурядный игрок, точнее — двое, ибо наш повелитель горит желанием. расправиться и с Марой из Акомы, и с Тасайо из Минванаби. Будем действовать по обстоятельствам. Я прикажу своему человеку в Сулан-Ку не спускать глаз с этого
