Кевин стянул рубаху через голову и сразу почувствовал, как солнце обожгло спину.
— Я разговаривал со здешними солдатами, которые раньше ходили в серых воинах, а потом присягнули на верность Маре. В горах недолго сгинуть. Тамошний люд перебивается впроголодь.
Патрик поскреб заросший подбородок:
— Да мы и тут не жируем. Правда, с тех пор как ты за нас замолвил слово, кормить стали получше, только все равно это не банкет.
Кевин усмехнулся:
— Не банкет!.. В последний раз ты прилично поел в вабонской харчевне!
Но Патрик был не расположен шутить. Поджав губы, он отбросил в сторону грубый стебель, и листья мгновенно увяли под беспощадным цуранским солнцем.
— Я тебя понимаю, — вздохнул Кевин и снова взялся за прополку, хотя порез на ладони больно саднил. — В прошлом году в Кентосани произошло нечто необъяснимое…
Патрик сплюнул.
— Здесь каждый день происходит необъяснимое.
— Да нет же. — Кевин положил руку ему на плечо. — Не знаю, стоит ли об этом говорить… Это всего лишь предчувствие. Когда на Имперских Играх случились беспорядки…
— Если ты имеешь в виду мага-варвара, который освободил рабов, то нас это никак не касается. — Патрик передвинулся на следующую плашку.
— Ты только вдумайся. — Кевин переместился вслед за ним. — В стране, где нет даже слова «освобождение», кто-то дал рабам вольную. До нас дошли слухи, что эти люди осели в Священном Городе, кое-как зарабатывают на жизнь, но считаются свободными гражданами.
Патрик остолбенел:
— Если устроить побег и проплыть вверх по реке Гагаджин…
— Нет. — Кевин сам не ожидал, что его голос прозвучит так резко. — Участь беглецов не для нас. Я о другом. Надо повторить то, что однажды кому-то удалось.
— Да кто тебе позволит взять в руки меч? — с горечью спросил Патрик. — Ты сам вдумайся. Вот ты отличился, спас хозяйку, а когда опасность миновала, снова стал рабом.
Задетый за живое, Кевин сердито дернул за стебель и опять порезался.
— Открой глаза, — разошелся Патрик. — Здешние коротышки такие же цепкие, как эти сорняки. Им лучше смерть, чем малейшие перемены.
Кевин встал и расправил плечи.
— Но Всемогущие не подчиняются закону. Им никто не указ — ни Имперский Стратег, ни даже сам император. Возможно, с оглядкой на мага, освободившего рабов, так же поступит и кто-нибудь из властителей. А беглого раба в любом случае ждет виселица. Если для тебя это все равно что свобода, то уволь.
Патрик усмехнулся:
— Ты меня убедил. Что ж, придется повременить. Но до каких пор?
Кевин решил, что на этом можно остановиться. То, что наговорил ему Патрик, больно задело его самолюбие. Накинув рубаху на плечи, он сгреб в охапку сорняки и понес их в общую кучу возле изгороди. Мидкемийцы отворачивались, когда он проходил мимо. Но и Кевин не смотрел в их сторону. У него в ушах звенел смех Мары.
Из-за нестерпимой полуденной жары Мара и Хокану перешли из сада в дом и расположились в гостиной, которая использовалась лишь в редких случаях и до сих пор хранила печать незримого присутствия покойной жены властителя Седзу. Слуги подали легкие закуски; опахало из перьев птицы шетра, послушное рукам раба, дарило спасительный ветерок. Хокану успел сменить доспехи на легкую тунику, которая выгодно подчеркивала его прекрасное телосложение. Постоянные военные упражнения добавили его облику мужественности. Пара колец и простое ожерелье из перламутровых раковин были достойным дополнением к одежде, лишенной всякой вычурности. Пригубив вино, Хокану одобрительно кивнул:
— Редкостный напиток. Твое гостеприимство большая честь для меня, госпожа Мара.
Властительница поймала на себе его взгляд, но вместо озорной игривости, которую она привыкла видеть в глазах Кевина, во взгляде Хокану угадывалась какая-то глубинная тайна.
Мара невольно улыбнулась. У нее давно уже сложилось впечатление, что этому воину из семьи Шиндзаваи можно доверять — впечатление особенно непривычное, если принять во внимание бесконечные политические хитрости, столь осложняющие отношения с любым из вельмож ее ранга.
Тут Мара спохватилась: воззрившись на Хокану, она даже забыла откликнуться на его похвалу. Чтобы скрыть вспыхнувший румянец, ей пришлось тоже сделать глоток из кубка.
— Я рада, что вино тебе понравилось. Но должна сознаться, что выбор напитков я предоставила своему хадонре. У него безошибочный вкус.
— Тогда я польщен тем, что он подал лучшее вино из запасов Акомы, — спокойно заметил Хокану. Он снова поднял глаза, и было очевидно, что он присматривается не к прическе властительницы и не к покрою ее одежды. С прозорливостью, которая чем-то роднила его с Аракаси, он заговорил о более важном:
— Ты из тех женщин, которым послан дар ясного видения. Ты знаешь, что я разделяю твое отвращение к птицам в клетках?
Мара даже засмеялась от удивления:
— Откуда ты знаешь?..
Хокану покрутил в руках свой кубок.
— Когда ты описывала убранство гостиной госпожи Изашани в Имперском дворце, у тебя было достаточно красноречивое выражение лица. Кроме того, Джайкен как-то упомянул, что некий претендент на твою руку однажды подарил тебе птицу ли. По его словам, ты не смогла держать ее в неволе и выпустила уже через две недели.
Слово «неволя» немедленно заставило Мару вспомнить об ее тяжких заботах, связанных с Кевином. Постаравшись не выдать своих чувств, Мара сказала только:
— Ты очень наблюдателен.
— Но я сказал что-то такое, что встревожило тебя. — Хокану отставил кубок в сторону. — Мне хотелось бы знать…
Мара досадливо отмахнулась:
— Просто я припомнила рассуждение одного из варваров.
— В их обществе можно услышать чрезвычайно интересные рассуждения, — сказал Хокану, глядя ей прямо в глаза. — Рядом с ними мы иногда выглядим словно упрямые, слепые несмышленыши.
— А ты изучал их повадки? — вырвалось у Мары. Хокану, по- видимому, не увидел в ее явном интересе ничего достойного порицания: его самого этот предмет весьма занимал.
— За провалом мирных переговоров в Мидкемии кроется нечто гораздо более важное, чем думают у нас в народе. — Затем, словно не желая позволить, чтобы разговоры о политике разрушили очарование момента, наследник Шиндзаваи решительно вернул беседу в прежнее
