Империи и дочери Акомы, и готовилась принять свою судьбу.
Всемогущих снова обуяло беспокойство: умиротворяющие чары чо- джайнов ослабевали.
— На этот раз она зашла слишком далеко, — пробормотал Шимони. — Ее не могут спасти никакие ссылки на закон именно потому, что наша Ассамблея закону не подвластна. Это нельзя истолковывать как привилегию. Это наше право!
Фумита отвернулся; Хочокена выглядел подавленным.
Севеан провозгласил:
— Ты умрешь, госпожа Мара. Когда мы уничтожим тебя, жрецы вернутся в свои храмы, где им и надлежит находиться, а политику оставят другим. — Указав на верховного жреца из храма Джастура и на Сестер Сиби, он продолжил речь:
— Или пускай они воспротивятся нам, если чувствуют, что таков их долг. Мы еще превосходим их умением и силой! Наше могущество разбило заслоны, поставленные вокруг этого зала! А теперь о тех, кто возводил эти заслоны. Отвергни помощь этих посланцев из Чаккахи, иначе они погибнут вместе с тобой. Возможно, в чужих краях чоджайны научились лгать! Я утверждаю, госпожа Мара, что ты пытаешься ввести нас в заблуждение и что у тебя нет средств для защиты.
На мгновение Мотеха растерялся. Но потом его лицо опять затвердело. Он пристально вглядывался в магов Чаккахи и видел, что они не делают никаких движений, чтобы защитить властительницу Мару. Мотеха снова поднял руки, и снова его волшебство породило зеленую змеящуюся вспышку. Он приступил к монотонному заклинанию, сосредоточив всю свою волю и все негодование против Мары. На этот раз ничто не могло остановить Мотеху и его соратников; Слугу Империи ждала верная смерть.
Жрецы заметно приуныли. Многие из них попятились, словно пытались отойти от Слуги Империи на безопасное расстояние. Боль и страдание были написаны на лице Хокану, пока его первый советник, Догонди, не встал между Хокану и Марой, загородив ее собой от его взгляда.
— Не смотри, господин, — тихо сказал он.
Сидевшая на троне Джехилья вцепилась в руку Джастина, а мальчик не отрывал от матери широко открытых глаз, в которых не осталось и тени страха.
— Всемогущие заплатят за это, — ровным голосом произнес юный Император. — Если они ее убьют, я позабочусь, чтобы им пришел конец!
Джехилья испуганно дернула его за руку:
— Ш-ш-ш! Они тебя услышат!
Но Всемогущие не обратили внимания на детей, возведенных на императорский престол. Они сплотились, словно образовав единое целое, и присоединили свои голоса к заклинанию Мотехи.
Только трое оставались в стороне, когда декламация рокового заклинания близилась к завершению: Хочокена, имевший самый жалкий вид; Шимони, чье суровое лицо исказилось от сожаления, и Фумита, который не мог полностью разорвать узы, связывающие его с семьей, и принять участие в убийстве женщины, ставшей женой его сына.
Мара стояла все так же неподвижно у подножия престола. По обе стороны от нее скорчились маги из Чаккахи со сложенными крыльями. Позади, Мары стоял верховный жрец бога Туракаму, старый и морщинистый, но не согбенный годами; церемониальные регалии придавали ему особую внушительность. Он положил худую руку на плечо Мары — как бы желая ободрить ту, которая скоро будет приветствовать его небесного господина, — в тот самый миг, когда Мотеха широко распростер руки.
Зеленый свет полыхнул ослепительным блеском, и звук, потрясший воздух, заставил многих аристократов из передних рядов в страхе броситься на пол ничком. Мара и жрец исчезли в самом средоточии беснующегося магического огня, от которого камень раскалялся докрасна и плавился. Одна из колонн свалилась, как тонкая свеча, а мраморный пол вспучился и растекся, подобно лаве.
— Пусть видят все, какова цена неповиновения Всемогущим! — выкрикнул Мотеха.
Свечение погасло. Глаза у присутствующих болели и слезились, однако они смогли разглядеть круг обугленного пола. Кроме того, все почувствовали волны жара от раскаленного камня, из-за которых воздух колыхался и мерцал. Внутри этого круга, где, казалось, только что бесчинствовали стихии, стояла властительница, целая и невредимая. Ее наряд оставался безупречно белым; ни один волосок прически не сдвинулся с места. Позы обоих магов из Чаккахи можно было истолковать как глубокий поклон, которым они воздавали почтение жрецу, а он, в свою очередь, дрожащим голосом затянул песнь благодарности своему богу.
— Что такое?.. — вскричал потрясенный Мотеха. — Она жива! Как это могло случиться?
Жрец Туракаму прервал свой гимн. Он шагнул вперед, терпеливо улыбаясь:
— Всемогущие, вы можете утверждать, что неподвластны законам, обязательным для смертных. Но вы обязаны отвечать за свои деяния перед более высоким законом — законом небес.
— Как?.. — слабо начала Мара, но тут она пошатнулась, и маги чо- джайнов поддержали ее.
Жрец Красного бога повернулся спиной к оцепеневшим магам и обратился к Слуге Империи:
— Властительница Мара, однажды ты посетила храм Туракаму в Сулан-Ку и беседовала там с отцом настоятелем. Он показал тебе свои возможности и объяснил, что наш бог сам решает, когда и чей наступает черед, и не допускает отклонений от установленного им порядка. Твоя политика обновила жизнь нашего народа. Ты никогда не впутывала храмы в свои политические интриги, но всегда оставалась почтительной дочерью нашей веры в отличие от лицемеров, которые по традиции клянутся в своем благочестии, а в действительности просто хотят заручиться поддержкой влиятельного сословия жрецов ради достижения каких-то своекорыстных целей.
— Но как… — снова попыталась Мара заговорить, когда ее потрясенный разум смог осознать невероятную истину — она еще жива.
Верховный жрец заговорил более торжественным тоном:
— Храмы тебя поддерживают, и дело тут не только в политике. Среди нас принято считать, что Красный бог, от которого зависит кончина каждого человека, должен определить, настал ли твой срок именно в это мгновение. Если бы силы небесные не поддерживали тебя, ты была бы мертва. — Он круто развернулся к рядам Всемогущих и бросил им в лицо:
— А этого не случилось!
Леденящий кровь голос старшей из Сестер Сиби произнес:
— И если младший брат нашей Темной Владычицы не призывает к себе властительницу Мару, то наша богиня отказывается отослать ее в Красные Чертоги. — Край капюшона шевельнулся, когда она оглядела всех находящихся в зале и заглянула в душу каждого хищным ищущим взором. — Здесь имеются другие, которых моя божественная хозяйка с радостью отправила бы по назначению.
Даже некоторые из магов сотворили знамения защиты от зла. Жрец Туракаму, которого эта сцена ничуть не обеспокоила, а скорее позабавила, объявил:
— Мой бог даровал Благодетельной свою божественную защиту. Ее жизнь, по воле небес, священна, и если любой смертный — будь он маг или кто-либо другой — замышляет против нее недоброе, то пусть знает, что действует на собственный страх и риск.
Мотеха из Ассамблеи стойко перенес свой провал, но его лицо сохраняло все то же непримиримое выражение.
