бренди и черешневых почек, я крепко заснул.
Ближе к утру я проснулся, когда Старлинг обняла меня. Огонь догорел, и в комнате было холодно. Во сне она пошевелилась и прижалась к моей спине. Я пытался освободиться, но было слишком тепло и приятно. Ее дыхание щекотало мою шею. От нее исходил запах женщины – не духи, а просто часть ее существа. Я закрыл глаза и лежал очень тихо. Молли. Внезапная отчаянная тоска была острее боли. Я сжал зубы и заставил себя заснуть.
Это было ошибкой.
Ребенок кричал. Кричал и кричал. Молли в ночной рубашке, с накинутым на плечи одеялом сидела у огня и укачивала девочку. Она выглядела измученной и усталой. Молли пела тихую песенку, снова и снова, но мотив давным-давно был потерян. Она медленно повернула голову, когда Баррич открыл дверь.
– Можно войти? – тихо спросил он. Она кивнула.
– Почему ты не спишь? – устало проговорила она.
– Я слышу, как она плачет, даже оттуда. Она не больна? – Он подошел к огню, поворошил дрова, подкинул еще полено и нагнулся, чтобы посмотреть на маленькое личико.
– Я не знаю. Она только плачет, плачет и плачет. Она даже не хочет сосать. Я не знаю, что с ней. – В голосе Молли звучало отчаяние, и это было гораздо хуже, чем если бы она просто плакала.
Баррич повернулся к ней:
– Дай мне ее ненадолго. Пойди ляг и попытайся немного отдохнуть, а иначе вы обе заболеете. Ты не можешь качать ее все ночи напролет.
Молли непонимающе посмотрела на него:
– Ты хочешь покачать ее? Ты действительно хочешь?
– Я прекрасно могу это сделать, – кисло сказал он. – Я все равно не сплю, когда она плачет.
Молли встала, двигаясь так, словно у нее болела спина.
– Согрейся сперва. Я приготовлю чай.
Вместо ответа он взял у нее ребенка.
– Нет, иди ляг. Нет никакого смысла в том, чтобы все мы крутились вокруг нее всю ночь.
Молли, очевидно, никак не могла ему поверить.
– Ты действительно хочешь, чтобы я легла в постель?
– Хочу. Иди, пожалуйста. Все будет хорошо. Ну, иди же, иди.
Он закутал ее в одеяло и прижал к себе ребенка. Девочка казалась очень крошечной в его смуглых руках. Молли медленно шла через комнату. Она оглянулась на Баррича, но он смотрел только на ребенка.
– Тише, – сказал он ей, – тише.
Молли залезла в постель и натянула на себя одеяло. Баррич не садился. Он стоял перед огнем, тихонько покачиваясь, и похлопывал ребенка по спине.
– Баррич? – тихо окликнула его Молли.
– Да? – Он не обернулся, чтобы посмотреть на нее.
– Тебе не годится спать в этом сарае в такую погоду. На зиму тебе лучше переехать в дом и спать у очага.
– О! Там не так уж и холодно. Все это дело привычки, знаешь ли.
Наступило недолгое молчание.
– Баррич. Я бы чувствовала себя спокойнее, если бы ты был ближе. – Молли говорила очень тихо.
– Что ж. Тогда, думаю, так я и сделаю. Но тебе нечего бояться этой ночью. А теперь спите.
Он наклонил голову, и я увидел, как он коснулся губами головки ребенка. Очень тихо он начал петь. Я пытался разобрать слова, но голос его был слишком глубоким. И я не знал этого языка. Плач постепенно затихал. Баррич принялся неспешно ходить с девочкой по комнате перед огнем, взад и вперед. Я был с Молли и смотрел на нее, пока она не заснула под успокаивающее пение Баррича. Единственный сон, который я видел после этого, был об одиноком волке, бегущем, бегущем, бегущем. Он был так же одинок, как я.
15
КЕТТЛ
Я проснулся от стука в дверь. Я сел, плохо соображая, где нахожусь, и промычал что-то в ответ.
– Мы выходим через час, – крикнули из-за двери.
Я выбрался из-под сбившихся одеял и из сонных объятий Старлинг, нашел и натянул сапоги, потом плащ. В комнате было очень холодно, и я плотнее завернулся в плащ. Старлинг немедленно передвинулась на теплое место, нагретое моим телом. Я наклонился над кроватью.
– Старлинг? – Ответа не последовало, и я потряс ее за плечо. – Старлинг, мы выходим меньше чем через час. Вставай!
Она тяжело вздохнула.