нем зазубрины. Зарядил. Теперь следовало вымерить угол. Привязал к спусковому крючку проволочку, установил карабин вертикально, обнял ствол. Наверное, это выглядело идиотски со стороны, но выбора особого не было, я закрыл глаза и за проволочку дернул.
Карабин грохнул, пнул стволами в щеку.
Я открыл глаза.
Царапина имелась. Сантиметра два в длину и с волос толщиной. Да, от такой царапины можно легко оттолкнуться. Если бы я был муравьем, я бы так и сделал. Оттолкнулся бы и поехал, только ветер в ушах. Есть там у муравьев уши, не знаю, зато мои уши заложило крепко. Я стал думать, что оглох, но слух почти сразу начал возвращаться, зазвенело, запело где-то там в вышине. Дурак. Дурак.
Хотя если рассуждать трезвомысленно… Здесь без мутанта явно не обошлось. Мутант, вполне может статься. В здравом уме я не полез бы на эту площадку. А погань эта замутила, голова вскружилась от детской восторженности, вот я и всунулся. Вообще, надо было раньше мозгом ворочать, мутанты эти любят возле таких вот мест ошиваться. И возле болот.
Я вспомнил, как возле наших болот мутанты селиться обожали просто. Заманивали, каждый год человека два в трясину попадало. После этого обычно устраивалась массовая зачистка. Брали дымовые шашки, выкуривали мутоту, в бочку железную, а потом жгли. А они так трескали и взрывались в разные стороны, совсем как блохи, только веселее.
А некоторые даже из бочки продолжали мутить.
Я зарядил карабин дробью. Обнаружить мутанта без дыма почти невозможно. Сидит себе где-нибудь сейчас в развалинах, смотрит, веселится. Весело ведь я тут корчусь, смех один, да и только. А если их тут еще несколько…
Тогда шансы мои совсем невелики. Если одного убьешь, остальные не выпустят.
Ждал. А что мне оставалось? В рюкзаке хранилось немного рыбы, если экономить, хватит на неделю, даже больше. Воды чуть, но на этот счет я совсем не беспокоился. Поверхность гладкая, значит, роса должна оседать хорошо. То есть я мог сидеть в этой ловушке почти сколько угодно. Не один месяц. Постепенно слабея от голода, сходя с ума от солнца и безнадежности. И, что самое плохое, с ума я буду сходить долго. Я очень нормальный, спокойный, свихнусь уже совсем перед смертью, и безумие затянет последние часы существования мерцающей пеленой.
Солнце опускалось, и я вдруг обнаружил еще один подлый секрет этого места. Ледяное поле представляло из себя вовсе не ровную площадку — оно понижалось к центру. В результате чего получался очень плоский конус, так что все, оказавшееся на этом поле, рано или поздно скатывалось к середине. Весело.
Небо на востоке чернело, из оставшихся домов и от развалин выползли неприятные ломаные тени, кое-где заухало, завыло, заверещало, погань вступала в свои сумеречные права.
Я ждал ночи. Вот о чем думал. Сегодня было жарко, и вполне могло статься, что от этой самой жары этот лед загладился, приобрел повышенные катательные качества. Вечером начнет холодать, лед остынет, и, возможно, проявятся другие свойства. Проходимость какая-никакая.
Хотя, конечно, если у меня и получится добраться до берега, то ночью без укрытия шансов немного. Продержаться с карабином и топором против всей той пакости, которая тут же возжелает мной перекусить, вряд ли удастся. Но шанс — мое любимое слово — шанс есть. Если подтянуться к берегу, допустим, на расстояние метра в три и как-то на нем закрепиться, например, с помощью ремня от карабина, то, возможно, ночь переждать получится. Шанс.
Стемнело быстро.
Я продолжал лежать на животе, но поскольку поверхность была почти зеркальной, прекрасно видел, что происходит на небе. Звезды зажигались. Некоторые зеленые, другие красные, третьи синие, холодные. Складывались в созвездия, справа в небе висела комета с длинным хвостом, до сих пор висела, говорили, из-за нее все и началось. Спутники, маленькие тусклые точки, пробирающиеся через тьму. Говорили, что на некоторых из них еще летят люди. Что вроде бы на спутниках есть механизмы, которые позволяют поддерживать жизнь, правда, люди там уже другие, потому что в космосе невесомость, и из-за этого они уже не вернутся.
Гомер всегда смеялся, считал все это ерундой. Что если на спутниках когда-то и находились люди, то они давным-давно уже померли, одни скелеты остались да компьютеры. Я представлял, как спутники вертятся вокруг планеты, скелеты сидят в креслах, а компьютеры продолжают смотреть вниз, выполнять свои никому не нужные задания — оценить их старание все равно некому. Глупо. Бессмысленно. Бесцельно. Вот если бы там спутники летали, которые могли погань прямо из космоса выжигать, другое дело.
А еще в небе кроме спутников висела луна с острыми рогами, раньше на ней тоже сидели люди. А еще вроде как многие китайцы спаслись на луне.
А еще прямо передо мной высоко и далеко над землей горел огонек. Не звезда, вообще непонятно что. Наверное, на какой-нибудь из вышек. Лампа. Или костер жгут. Только что-то уж высоко.
Зеркальный лед постепенно остывал. С каким-то высоким поющим звуком. Я чувствовал, как вместо тепла от него начинает исходить ощутимая прохлада. Сначала мне это нравилось — за день я успел пережариться и пропотеть, немного остудиться не мешало.
Однако очень скоро почувствовал, что охладился уже достаточно и даже стал замерзать. Тогда достал спальник, засунул под пузо, и спальник и коврик. На некоторое время это помогло. С помощью карабина подтянул клетку с Папой, пристроил его рядом, Папа был, конечно, шерстист, но холод от льда исходил по-настоящему ледяной.
Тень. На секунду она проскочила между мной и луной, я успел заметить. Что-то с широкими лапами. Блестящая шкура. Двигается быстро, не то что мрец. Погань. Видимо, эта погань тут и кормится, возле этого катка. А я добыча изрядная, два дня жевать можно.
Проверил карабин, зарядил крупную дробь, думал, шугну — поганец осторожный, судя по всему.
Сразу нападать тварь не собиралась. Я заметил, как она кружит по развалинам, примериваясь. Пару раз я слышал шипение — верный признак того, что тварь нюхает воздух. Это навело на мысль. Сбрызнуться скунсом. Дотянулся до пузырька… решил подождать. Все-таки скунс — это серьезно, одно дело брызгать вокруг, другое дело на себя. Поэтому я капнул чуть в сторону. Вонь наполнила воздух, Папа заворочался в клетке, у меня заболело горло и нос.
Как-то раз, еще задолго до сыти, наш Кузя решил сделать сгущенного скунса. Наловил скунсов в лесу, выдавил в бутылку и стал это добро вываривать. Обычный скунс просто делается, выдавливаешь скунса, смешиваешь со спиртом — и хватает, ночью к тебе мало кто решится подойти. А Кузя хотел настоящий скунсовый яд приготовить, чтобы все шарахались. Вываривал он их, вываривал, а потом как взорвалось у него все, разлетелось. Пришлось из станицы на месяц уходить, пока не выветрилось. Листья в тот год не позеленели, все лето желтые висели. Воняло так, что у многих зрение даже отключалось.
Скунс — мощная штука. Вот и сейчас глаза зачесались, пришлось использовать на промывку последнюю воду. И только прополоскал я очи свои, как гляжу — лезет.
Черное, как почти все ночные твари. Человекообразной формы, руки-ноги, голова, все как полагается. Только раскорячено, на четвереньках и двигается медленно, с лося размером, ноги толстые. Знает, что мне не убежать, не торопится.
Остановилось. Метрах в трех. Смотрело. Глаз у него не видел, но оно смотрело, я точно знал, чувствовал взгляд.
Перевернулся на спину. Это далось нелегко, несколько минут я кувыркался на зеркальном льду, но все-таки перевернулся, оказалось, эта тварь еще ко мне немного приблизилась, так, на полметра.
Выстрелил.
Картечь рассвистелась по сторонам. Непробиваемый для картечи, попробуем пулькой…
Зарядил пулю. Разрывную, по таким тварям только разрывными стрелять. В голову не целил, у погани головы крепкие, труднопробиваемые. В ногу, в колено.
Выстрел.
Раскоряка вздрогнул. Не знаю, добралась ли пуля до его кости — явного знака он не предъявил, постоял немножко, затем начал продвигаться дальше. Пуля, скорее всего, завязла в сале. Ясно. Оружием его не прошибешь.
Надо что-то придумывать. Срочно. Срочно.
