все равно по пути, провожу тебя, так и быть. А ты зря рассчитываешь, что у тебя получится невесту на порох поменять. Не, порох у нас не в цене…
— А что в цене?
Алиса пожала плечами.
— Не знаю. Это Москва, тут все есть. Так что придется тебе как- то отработать.
Отработать. Я был готов и отработать. Если Алиса не врет и у них там на самом деле восемь девушек на выданье, то я готов отработать. Это легко. Год. Или два.
— Отработать, — кивала Алиса. — Туннели расчищать, канализацию дренажить, да мало ли? Ты, рыбец, в канализацию, наверное, здорово ныряешь, привяжут к ноге веревку и в трубу, а ты расчищай, расчищай… Или тебя на Запад пошлют, у нас многие туда ходят.
Алиса улыбнулась.
— Многие ходят, немногие возвращаются. И не в полной комплектации, кто без руки, кто без ноги. Ничего, мы им потом работу всегда находим, мы же не дикие, не Рыбинск…
Меня все эти рассказы не очень пугали. Врет Алиса. Ну, про канализацию. Хотя даже если и канализация, я работы не боюсь. Отработаю.
— Но это ты не со мной договариваться будешь уже, мое дело препроводить.
— Далеко?
— Сколько нужно, — огрызнулась Алиса. — И вообще… Кажется, уже…
Я проследил за взглядом Алисы, прочитал:
— Улица Уткина. И кто такой Уткин?
— Уткин — это Уткин, — ответила Алиса. — Герой, наверное.
— Герой?
— Ага. А ты что думаешь, в честь кого попало улицы называют? Нет, Калич, нет. Вот твоим именем никогда не назовут не то что улицу, но и переулок Хотя это неплохо бы звучало — Переулок Калича. Или еще лучше — Тупик Калича. Но не рассчитывай.
— Твоим именем тоже ничего не назовут, — сказал я. — Разве что помойку. Помойка имени Алисы.
— Моим именем уже куча всего названа. Вот смотри.
Алиса извлекла из своего костюма книжечку. Изрядно обугленную, и без страниц. В книгах я почти не разбираюсь, у Гомера несколько штук было, и, кажется, он их даже читал. И нас учил читать, читать я выучился, но к самому чтению страсти не испытывал.
На книжке было написано «Алиса в Зазеркалье».
— И что? — спросил я. — В каком это ты Зазеркалье была?
— Это не я, рыбец, это моя бабушка. Ее тоже Алисой звали. А в том Зазеркалье все было гораздо хуже, чем в этом. Вот почитай…
Я почитал немного. Там были какие-то королевы, шалтай-болтаи и единороги, одним словом, довольно мрачная книжка и в стихах написано, как тропари.
— Той Алисе все приснилось, пока падало яблоко, — сказал я. — А тебе что, тоже снится?
— А может, и снится. Я сплю, а кругом такие, как ты. Проснуться собираюсь, всю руку себе уже исщипала, а не могу. А вы все смотрите, смотрите…
— Далеко нам еще? До подземелий твоих?
— Сколько надо.
Идти по улице Уткина было не очень приятно. Много машин, видимо, жители улицы Уткина пробовали сбежать, и я отметил, что сбежать они пытались в восточную сторону. То есть они удирали из этой самой Москвы, но не удрали, возник затор, и они все застряли и исчезли. Никаких скелетов.
— Проходимы только широкие улицы, — рассказывала Алиса. — Дома тут строили кое-как, друг на друге, и все разные, и старые, и новые. Потом как началось… То Вода, то Трясь, то вымораживает… Все рассыпалось. Чуть свернешь — заблудишься. Или нарвешься на кого. А по улицам еще можно. Ну, и парки еще, площади. По рекам еще ходят.
— По рекам? — не понял я.
— Ага. Реки высохли… то есть вытекли. Так что можно. Только если в полдень, в остальное время тяжеловато. Да и то… Короче, где хочешь, тут не побродишь. В ту сторону…
Алиса указала пальцем.
— В ту только до Третьего Кольца. За ним Граница, туда вообще лучше не соваться. Но туда тебя пошлют. Слушай, я не поняла толком — зачем вы сюда шли? Вам что, в Рыбинске плохо? Неужто на самом деле за подружками? Да не, у вас просто рыбы в этом году мало. Икра засохла, нерест не удался. Зачем тебе, хромому, подружка?
Кстати, о хромом. Нога у меня почти не болела, наоборот, я ощущал в подвернутой ступне приятную упругость, которая обычно наступает перед самым выздоровлением. Быстро что-то…
— И потом, у тебя уже есть подружка, вон она, зовут Барсик.
Я не удержался, взглянул на Алису сурово.
— Ладно-ладно, не сердись, извини, рыбоежка. Знаю, вы там у себя камни гложете, а нас ненавидите, старая песня, — трещала Алиса. — Кошек мучаете, вы известные кошачьи издеватели. Знаешь, у нас был один псих, он как раз любил кошек мучить, представь себе — в Рыбинск уехал…
Алиса замолчала и напряглась. Я взглянул на Папу. Спокойно сидел.
— Что?
— Показалось. Тут мостик, нам на ту сторону, рядом.
Поперек улицы шла трещина. Асфальт был разорван провалом метров в семь шириной, я думал, что увижу внизу бушующее адское пламя, ну или серу какую, но там ничего не было. Только туман. И воняло чем-то гнилым. Все равно на всякий случай туда плюнул.
Мостик. Через провал перекидывался мостик из двух ферм, между ними лежали доски, потрескавшиеся от солнца, разбухшие от влаги, проточенные короедом.
— Земля расходится, — Алиса кивнула на провал.
— Ясное дело, — согласился я.
— Чего тебе ясно?
— Что земля трещит. Это же понятно.
Алиса слегка подбоченилась.
— Что тебе понятно?
— Грешников здесь много, — сказал я. — Падших. Вот земля и не выдерживает их тяжесть. Земля, она не для грешников делалась, а они расплодились.
Алиса постучала по лбу пальцем. Думает, что я темный человек с севера.
— Дрянь всякая расплодилась, вылезла неизвестно откуда. Но мы это исправим…
— Кто это мы? — тут же прицепилась ко мне Алиса.
— Люди.
— Ну, конечно, люди… Кто бы сомневался. Знаешь, Калич, людей с каждым годом все меньше и меньше, а тварей все больше и больше. Это они все исправят.
— Нет.
— Сколько вас в прошлом году было? — спросила Алиса строго.
— Двести.
— А сейчас?
Я промолчал.
— Вот видишь. Да кого ты можешь истребить из своей фыркалки? Зайца? Ящерицу? То-то и оно. Давай, вперед.
Мы перебрались через яму. Неприятно. Доски скрипели, провалиться мне вовсе не хотелось, рано еще.
— Тут нельзя торопиться, — болтала Алиса, — тут надо потихоньку. Думать головой. Поскольку тут много чего есть. Неожиданного. Идешь, казалось, все спокойно — и вдруг — бамц! Кирпич на голову. И все. Вот тут к нам как-то раз один из Рыбинска пожаловал…
И чего она к этому Рыбинску прицепилась? Я в нем и не был никогда. Если у меня в рюкзаке караси, то
