пришло именно это. Наверное, так и должен он выглядеть. В сиянье. Сверху. Дождались…
Только почему они в нас стреляют?.. Они должны взять нас под руки, поднять, смыть с наших лиц страданье и злобу и препроводить в небесные чертоги с музыкой и рукоплесканиями…
Никто нас никуда препровождать не собирался. Летающий человек приблизился, я смог разглядеть его. Немного, глаза останавливались, все мышцы коченели, а в глазах ведь тоже мышцы, человек – сложная машина…
Летун был невысок, ростом, наверное, чуть выше Егора.
Круги оказались не кругами, а прозрачными крыльями, по форме напоминающими крылья стрекозы. Эти крылья торчали из рюкзака, который я издали принял за горб. На голове летуна сидел шлем, скрывавший лицо за черным блестящим светофильтром. Грудь закрывала броня, вспыхивающая стеклянными пупырышками. Оружие. В руках. Незнакомой конструкции. Труба, ракетомет напоминает. Кроме того, человек был увешан всевозможными приборами, квадратными, продолговатыми, цилиндрическими и прочих сложных форм.
Он приблизился ко мне почти вплотную, наклонился.
Он должен был протянуть мне руку… снять шлем, улыбнуться, сказать: «Здравствуй, друг, я давно ждал этой встречи…»
Рассматривал меня. Придирчиво, точно я совсем не человек. Потом он перевернул меня на живот. Я не чувствовал ничего, перед лицом были красные цветочки, выросшие на мягком зеленом мху.
В спине зачесалось. Острое, невыносимое щекотанье выше поясницы.
Меня перевернули. Похлопали по щеке.
Я видел Егора, он тоже лежал лицом в мох. И над ним стоял другой летун. В руках у него блестел большой шприц с длинной и толстой иглой. Летун наклонился над Егором и воткнул в спину иглу. Егор дернулся. Летун прижал его ногой. Это продолжалось долго, наверное, с минуту, потом летун вынул шприц и стал его разглядывать, ногу с Егора не убрал.
Затем летун спрятал шприц в костюм и помахал рукой тому, что стоял рядом со мной, схватил Егора за ногу, поволок.
В спине защекотало сильнее. Я попробовал пошевелиться. Не шевелилось, повсеместное остолбенение, какое-то даже окочуривание. Летун тащил Егора по мху. Бросил, выхватил сеть, запутал в ней Егора. Я дернулся…
Наверное, я немного перенапрягся. Лед перед глазами треснул, я отключился. Организм не восстановился. Ослаб. Я слишком перетянул внутренние струны.
Очнулся я, наверное, через минуту, чуть больше, может. Летуны стояли над Егором, видимо, как-то переговаривались, я не слышал, поглядывали в мою сторону и жестикулировали, кажется, спорили, затем один двинулся ко мне. Он преодолел половину расстояния, и вдруг появилась Алиса. Красное пятно, она возникла на границе зрения и тут же кинулась на летуна.
Я думаю, она бы с ними справилась. Если бы не молнии. Летун успел обернуться и уколол Алису белым лучом. Алиса замерла. Попыталась прыгнуть.
Тогда летун выстрелил еще, уже почти в упор.
Но даже этого оказалось мало. Алиса сумела сделать еще несколько шагов.
Третья молния ее завалила, но на третьей летун не остановился и выстрелил еще два раза, для верности.
Летуны приблизились к Алисе. Разглядывали ее с удивлением. На них были маски, я не видел лиц, но знал, что они удивлены. То, что случилось потом…
Они снова достали шприц. Перевернули Алису. А я снова попытался вскочить…
Когда я очнулся в очередной раз, летунов уже не было. Ни летунов, ни Алисы, ни Егора. Туча над головой продолжала наливаться желтизной и опустилась еще ниже. Холод.
Я чувствовал его. Хлад пробивался через толстую кожу ботинок, кусал за пальцы. Чувствительность медленно возвращалась. Я пошевелил челюстью. Туго. Однажды у меня случилось зубовное воспаление, флюс, или как там оно называется, челюсть разнесло, и она не ворочалась, чуть с ума не сошел. Старая Шура натолкла ивовой коры с медом и велела жевать, я жевал, только выздоровления не выжевал, боль только усугубилась. Хорошо, что Гомер был человеком решительным, достал ножик и вырезал из моей челюсти всю заразу, грязные черные сгустки. Но я и потом почти месяц не мог разговаривать нормально, только мычал, как древний лось.
Сейчас я не мычал.
Глава 7
Китаец
Темнело. Уже по-зимнему быстро. А я еще не оттаял. Ноги почти не слушались, я мог пошевелить только ступнями, да и то немного. Руки же почти не двигались, окоченение рассасывалось снизу вверх, да и то медленно.
Голова поворачивалась. Еле-еле.
Оружие. Винтовка. Я попробовал дотянуться до ремня. Если бы руки двигались хотя бы по локоть.
Шевелились только пальцы. До винтовки не достать.
Я попытался напрячься, чтобы хоть как-то расшевелить мускулатуру, ничего не получилось. Мышцы не распускались, продолжали оставаться в напряжении, сейчас бы под душ. Горячий.
Но ничего горячего не было, наоборот, я продолжал упрямо остывать. Туча над головой не рассосалась, небо сквозь нее не просвечивало, и тьма обнимала жирно и ласково. Стал светиться мох. Приглушенным зеленоватым светом, на фоне которого красные цветочки сделались черными. Холод. Теперь я чувствовал его уже всем телом. И это был какой-то другой холод, проникающий. Наверное, это получалось из-за того, что я не мог дрожать, дрожь, как известно, предназначена для утепления тела.
Но не дрожалось.
Пробовал стучать зубами, но даже это не очень получалось. Оставалось ждать. Рюкзак с термоодеялами валялся метрах в десяти, доползти до него я не мог.
Стемнело совсем. Я валялся посреди белой заплаты, вокруг мрачнел вереск, потом из вереска начали подниматься жидкие столбы зеленоватого газа, земля подпирала тучу колышущимися подпорками испарений. Красиво, я даже через вялое отупение замерзания отметил, что это красиво. Даже в этом мире красота не растворилась окончательно. Она изменилась, приобрела другие, необычные формы, но вовсе не исчезла. А может, тут и раньше так было, кто его знает…
Начали подрагивать колени и чуть сгибаться локти. А еще я почувствовал, как стало теплее. То ли из-за газов, то ли из-за влажности, а может, я замерз уже до такой степени, что и холод перестал ощущать.
Главное, не уснуть. Не уснуть, постараться не уснуть, конечно, смерть от замерзания – одна из самых ласковых смертей, замерзнешь посильнее, и станет тебе тепло, явятся сладкие сны, и ты забудешься в них и заблудишься, а перед тем, как смерть поцелует тебя в лоб, ты увидишь всех, кто был тебе дорог. Они улыбнутся, похлопают тебя по плечам, и вы вместе двинетесь по дороге вдоль моря.
Пожалуй, я так и сделал бы. Принял карамельные объятия. Ведь я снова остался один, и продолжать барахтанье у меня не было никакого настроения, я устал. Я бы сдох. Если бы не любопытство. Нормальное человеческое качество, одно из самых полезных. Именно благодаря любопытству человечество вырвалось из бескрайних гнилых болот и распространилось во все стороны, и даже вверх, в воздушную сферу, и даже за нее.
Впрочем, мир оказался ввергнут в бездну тоже любопытства ради. Слишком уж хотелось людям заглянуть за изнанку, в те бездны, для которых человеческое око не предназначено. И заглянули. И очи их выгорели, став прахом.
Я замерзал и готов был замерзнуть, но тут мне захотелось узнать, как все будет потом. Ведь придет же кто-то, сметет погань стальным ураганом, а я, получается, пропущу самое интересное, буду наблюдать издали, на облаке сидя. Расстроился я и решил, что умирать пока подожду. Негероическая это смерть, несерьезная. Праведник должен встречать свой последний час с оружием в руке, в борьбе и в крови. А замерзнуть – все равно что быть расплющенным горящим роялем.
Поэтому я попробовал подняться. На кривых ногах. Упал. И попробовал снова. Старался не думать, в некоторых случаях лучше вообще не думать. Ноги не слушались, минут через двадцать я понял, что стараться выпрямиться бесполезно, лучше ползти, добраться до одеял.
