Вообще Вышка выглядела не очень опрятно. Я видел ее на картинках. Ночь, в небо уходит сияющий разноцветными огнями шпиль, снизу бьют лучи света, и мир прекрасен, точно прекрасен. А сейчас Вышка похожа на старуху, дряхлая, бесполезная, готовая качнуться в сторону, но еще не качнувшаяся. Похожая на весь наш мир, еще стоит, но вот-вот завалится.
Скрип. Я обернулся. Акира. Сказал что-то, пальцем вверх указал.
– Тучи, – сказал я. – Они там?
Акира кивнул. Снял шлем.
Почернел. Голова приобрела синюшный цвет, с красными подкожными волдырями. Болезнь. Видимо, на самом деле у нас тут болезнь. Отрава, яд, разлитый в воздухе. Мы в ней рождаемся, в ней живем, в ней и умираем, мы привыкли, она на нас не действует, во всяком случае, при жизни. А вот Акира… Прорвал комбинезон – и все, готово. И быстро-то как…
– Плохо? – спросил я.
Акира кивнул. Уже понимает. Со мной не сможет наверх, и так еле тащится. Оставаться не захотел. Оно и понятно, в одиночку и китайцу не дышится, одиночество хуже волкера, выест кишки, выгрызет печень.
– Я скоро вернусь, – я указал наверх. – Лекарство. Лекарство принесу. Туда – обратно.
Я нарисовал пальцем аптечный крестик. Акира помотал головой, сделал решительный рубящий жест, затем постучал себя по горлу. Все, конец.
Помирать собрался.
– Пойдем со мной, – я ткнул большим пальцем в небо.
Акира сел на камень, пожал плечами, покачал головой. На шее у него надулись крупные красные бубоны, болезненные даже на вид. Никогда такого не видел. Китайское бешенство, что ли, начинается.
– Пойдем.
Акира помотал головой.
Понятно. Все равно помрет, не хочет мучиться. Хотя я, например бы, помучился. Чем сидеть замерзать.
– Как знаешь, – сказал я.
А что, мне тащить на себе его, что ли? Сам еле хромаю. Достал из рюкзака ириски, сунул Акире. Пусть пожует. Последняя радость.
Акира взял. Ухмыльнулся. И зубы у него тоже почернели, окончательно. Совсем недавно были нормальные, ну, немного желтые, а вот уже и почернели. Мощная болезнь, быстро развивается. На сыть похожа, только та с ушей расползается. Или с носа. Я сплюнул. Ну, чтобы не привязывалось.
Небо опустилось еще ниже, теперь большая часть Вышки была скрыта мглой. В погоде что-то сдвинулось, и сверху потекла вода. Она собиралась на тросах и цепях и лилась на землю тонкими струйками. Акира поднялся, подставил под воду лицо.
Умылся.
Затем издал долгий горловой звук, сказал что-то, наверное, важное. Нарисовал на ладони несколько закорючек. Понятно, блокнот ему нужен, дал ему блокнот.
Акира пустился чиркать. Круги. Одни круги, другие круги, и еще круги…
Наверху что-то железно лязгнуло. Я схватил Акиру за шиворот и оттащил в сторону, под защиту треугольной бетонной юбки. Но сверху ничего не упало.
Акира скомкал альбомный лист и теперь рисовал на новом, но руки у него дрожали, даже уже дергались, круги получались кривые, карандаш рвал бумагу, он старался совладать с руками, не получалось.
Китаец не выдержал, взбесился, отшвырнул блокнот в сторону.
– Ладно, – сказал я. – Ты тут отдохни, пока.
Он отвернулся. Втянул голову в плечи, закрыл глаза.
– Сиди здесь. Никуда не уходи.
Акира не ответил. Протянул мне что-то. Я взял. Прозрачное, плоское, но не стекло. Китайское стекло, наверное.
– Что такое?
Китаец дотянулся до блокнота. Долго собирался с силами, сжимал запястье одной руки, потом запястье другой, бормотал что-то по-китайски. Все-таки собрался, стал рисовать.
Закорючка. Палочка с кольцом. Сначала я долго не мог понять, что это, тогда Акира нарисовал рядом замок. Ключ, значит, понятно.
– Ключ, – сказал я.
Китаец кивнул и стал рисовать еще что-то. Я заглянул через плечо. Дирижабль, но не снаружи, а как бы изнутри, разрезанный пополам. Акира нарисовал вход – обозначил его замком. Затем прерывистой линией обозначил дорожку и крестик в конце. Видимо, путь.
– Спасибо, – сказал я. – А остальные как? Твои товарищи? Друзья? Китайцы?
Я ткнул пальцем в него, ткнул пальцем в небо.
Акира закрыл глаза, открыл лоб, уронил голову на грудь, засопел. Тоже угадать несложно – ночь, спят. Ну и хорошо.
– Я пошел. До встречи.
Закинул рюкзак, вышел наружу, задрал голову. Высота определялась плохо, слишком много разных деталей, торчащих в стороны. Метров двести, не меньше. Жить, наверное, удобно.
Вход. Я не очень надеялся, что парадный вход окажется доступен, вряд ли на Вышке жили дураки. Первый уровень вокруг входа был заложен бетонными блоками, продраться сквозь них невозможно, не зря же их тут положили. Надо лезть.
Я не очень люблю высоту, человек не предназначен для высоты, особенно для такой. Обошел вокруг Вышки. Десять лепестков. Круглые дыры, видимо, окна. В дыры лезть не стоит, слишком просто, а все, что слишком просто, все бесполезно. Лучше всего до первого балкона.
Метров двадцать. Балкон располагался посередине юбки и огибал башню вокруг. Он был приделан явно позднее, состоял из кривых железных штырей и прогнивших досок, на эти штыри уложенных. Я долго раскручивал кошку и лишь с шестого раза забросил ее на проржавевшую арматуру, полез. Не спеша, шаг за шагом, шаг за шагом.
Первый балкон.
Двадцать метров – приличная высота, этажей шесть, не меньше. Хотя по сравнению с оставшейся просто несерьезная. Мне предстояло взобраться метров на триста, именно там китайцы пришвартовали свой летательный аппарат. Я думал подняться до конца юбки, затем пробраться внутрь и найти лестницу. Вряд ли все эти вышкари перемещались по наружной стороне башни, это неудобно.
Я уселся на доски. Здесь было ощутимо холоднее, высота, да еще север. Огляделся. Передо мной лежала дорога. Улица, забитая ржавым железом, походившая на реку. И еще одна дорога, подвешенная на столбах над первой, но не эстакада для машин, а скорее железная, для вагонов. И поезд имелся, синий, с остроносой мордой, с огнестрельными дырками по бокам, с подпалинами и узорами, выполненными черным и золотым. За дорогой размещалось здание, ради которого мы отправились в путь. Большой куб. Ни одного сохранившегося стекла, из разбитых окон торчат толстые кабели, внутри темнота.
Телецентр.
Близко. Меньше километра. Да какой там километр, метров триста. Я смог бы пройти его за пять минут, неторопливым шагом. И пройду. Но немного позже.
Подышал в руки. Я остывал, решил, что задерживаться снаружи не стоит, зашвырнул кошку на следующий балкон, полез. Интересно, зачем эти балконы использовались? Видимо, вышкари на землю все- таки спускались, балконы служили перевалочными площадками.
До второго балкона подниматься оказалось сложнее, сам подъем круче, а руки у меня работали не очень хорошо. Кое-как. Да и ноги тоже. Но я старался.
Второй балкон был уже, и от него вверх поднималась узенькая лесенка. Она упиралась в уже широкую площадку, висевшую на широких фермах, к которой крепились две небольшие будки из жести. По лесенке я поднялся легко. Сразу же заглянул в будки. В первой хранились истлевшие веревки, наверное, километра три, попробовал, ни одна не годилась, распадались почти в прах. Во второй избушке хранились багры. В
