вежливо поздоровался:
– Здравствуй, дядя Арсик. Ты мне что в подарок привез?
– «Феррари» 1963 года, – ответил дядя и вручил малышу модель масштаба 1: 43, купленную во время последнего заграничного вояжа в Германию.
Мальчишка давно собирал автомобили, его коллекция насчитывала более двадцати разнообразных красочных экземпляров.
«Еще один коллекционер», – пронеслось в голове у Арсения.
– Prachtig, великолепно! – восхитился на двух языках вундеркинд и убежал с подарком в песочницу.
– А это тебе. – Арсений вручил Самцу пачку долларов. – Спасибо.
– Пятьдесят листов, – пересчитал деньги Самец. – Благодарю, что не забываешь. Молоток. Когда опять едешь?
– Не знаю. Решил тут другими делами заняться. Надоело. Кстати, ты плиточников уже нашел?
– Да есть там какой-то у Вероники, а что?
– Давай я сделаю?
– Ты? Ну, смотри. Дело твое. Но если накосячишь, добра не жди, хоть ты и родня. Пошли за стол, уже все готово.
Самец похлопал Арсения по спине, и они пошли в дом.
Семья Вероники всегда веселилась с размахом, во всю широту русской души. «Самцы гуляют», – говорили жители дачного поселка Академический, прикрывая окна с целью приглушить грохот охотничьего ружья, из которого гости, пребывая в состоянии крайнего безрассудства, по традиции расстреливали пустые бутылки, а иногда и подбрасываемую в воздух посуду. Именно под эти традиционные залпы, дребезг расстреливаемых мишеней и песни про камыш Арсений заснул. До этого он всласть повеселился с гостями и лихо сплясал мазурку с высокой дамой, которая представилась Джулией. (В отличие от глухонемой родственницы, она прекрасно слышала, а говорила порою даже слишком много.) После мазурки Арсений впал в депрессию, выпил в одиночестве под кустом смородины, побеседовал с утятами, отматерил не по делу Артемова, поплакал за баней. Вроде очнулся на втором этаже дачи и тут же отключился в тревожных предчувствиях и легких судорогах. Похоже, сказывалась и усталость, и травма головы, и буйная пьянка с доктором Шкатуло. Проспал до утра – на удивление без всяких тревожных и дурных сновидений…
Джулия
Сознание упиралось в какую-то бетонную стену, в разбухшей, отвердевшей голове орудовало железным ломом, в пересохшем рту тяжко ворочался мешкотный язык. Бок согревало нечто живое и теплое. Арсений повернулся и уткнулся носом в монументальный, обтянутый белой футболкой божественной формы бюст, показавшийся смутно знакомым.
– Джульетта, – констатировал он.
– Джулия, – сладко потянувшись, отозвалась теплая особа. – Похмеляться будешь?
– А есть чем?
– Навалом, – быстро отреагировала Джулия и убежала вниз.
– Где все? – спросил горе-кутила, когда она вернулась со стаканом коричневого пойла в руках. – Сколько времени?
– Уже два. Уехали все, а меня Вероника за тобой присмотреть попросила, чтобы ты тут ненароком не угас.
– Что это? – поинтересовался Арсений, принимая из ее рук стакан.
– «Чивас Ригал». Восемнадцать лет в бочке. Сестра специально для тебя оставила.
– Неплохо, – решил Арсений и влил в себя совершеннолетний вискарь. У эстетки Вероники всегда был хороший вкус и нескончаемые запасы ее любимого напитка. Содержимое стакана ласково обожгло эпигастральную область, будто ангелочек голыми пяточками пробежал, припустилось вниз, замурлыкало по пустым кишкам. В голове значительно посветлело.
Арсений любил ее два дня, настойчиво и бессмысленно. На третий день решил, что с пьянством пора завязывать. И с любовью тоже. В голове застряли отрывочные эпизоды: неудачный поход за грибами, прогулки по берегу озера, где Арсений все время падал и бился головой о сучья деревьев, а также песня «В лунном сиянии снег серебрится…» в исполнении дуэта Джулии с деревенским балалаечником Никодимом. Арсений счел, что для выхода из пьянства нужен абсорбент, а лучшего поглотителя алкогольных токсинов, нежели парное молоко, в природе не существует… Вот они и пошли туда, где была корова, – к бабе Наташе, супруге популярного скомороха-менестреля, известного всей округе. Никодим угостил похмельного страдальца каким-то настоянным на прополисе зельем собственного изготовления, уселся с Джулией на лавочку и принялся распевать песни под виртуозный аккомпанемент старенькой желтой балалайки, зажатой между колен. Арсений прилег рядом, уснул на теплых коленках своей дачной возлюбленной и очнулся лишь на следующее утро на даче кузины.
С утра Джулия затопила баньку. Запарила веники, в неимоверном количестве заготовленные дядей Геной еще прошлым летом. Березовый, можжевеловый, дубовый. Заварила в ведре подливку на лаванде и зверобое. По хозяйству управилась, блинов напекла. Когда подоспело, разбудила Арсения и затащила его в парилку. Пару заходов грелись, пропотели, красными пятнами по телу пошли. Выбегали на улицу, из ведра холодной окатывались и опять в парилку, уже с веником, до озноба в спинном мозге, до предпоследней возможности дышать. Отлегло с души…
Закутанный в белую простыню Арсений лежал в гамаке и слегка раскачивался, держась за ветку растущего рядом куста смородины. В шаге от гамака – убранный для послепомывочного пиршества стол: самовар, горка блинов на тарелке, чашки с блюдечками, разукрашенные рябиновыми гроздьями, варенье из крыжовника в розетках. По другую сторону стола, запеленутая в такую же белую простынку, расположилась в кресле-качалке Джулия и тоже слегка раскачивалась, тихонько напевая под нос песенку про колокольчик. «Скользкая химера семейного благополучия», – придумал Арсений замысловатую подпись к идиллической картинке.
– Кто такая Магда? – щурясь в последних лучах уходящего лета, спросила Джулия.
– Называл?
– Называл.
– Жена.
– Редкое имя для русской женщины.
– Она полька.
– Полька? Ой как интересно! И где ты ее нашел?
– Нашел? На Арбате нашел. Шел и нашел на свою голову. – Арсений замолчал.
– Тебя что, за язык надо тянуть? Мне же интересно, – возмутилась Джулия.
– Что я там делал – не помню уже. Наверно, лекции прогуливал. Она зашла в магазин какой-то букинистический на пару с толстой подругой Таней. Я как увидел – влюбился окончательно и бесповоротно. Ну и пошел следом, как зачаленный. Весь Арбат за ними плелся. Они в автобус сели, а я за ними. Так и доехал до Парка культуры, все боялся заговорить. Помню, обалдел еще от того, что она без шапки была. Мороз на улице, а она без шапки. Волосы длинные, до багажника, распущенные…
– До чего волосы? – перебила Джулия.
– Извини, профессиональное. До задницы, – ответил Арсений, а сам подумал: «Что-то меня действительно понесло. Надо к Шкатуло сходить томографию головушки сделать. Ну да ладно, хрен с ним».
– Ты же вроде врач по профессии, Вероника говорила, а медицина вроде бы не пользуется термином «багажник», – улыбнулась Джулия.
– Ну, да, вроде как врач… – поежился Арсений. – Сошли на Парке культуры. Смотрю – они уже во дворы свернули… «Была не была, – думаю, – или сейчас, или никогда». Подбежал. «Девушки, можно с вами познакомиться?» – говорю. Оказались иностранки. Толстая сразу телефон нарисовала, а моя перепугалась немного – совсем недавно в Москве, но тоже телефон дала, видимо с перепуга… Потом звонил много раз, она все отговаривалась, но все же согласилась встретиться. Ей еще и восемнадцати тогда не было… Холодно что-то… Пошли, может, еще погреемся?
– Пошли…
Последний банный дух самый ласковый, расслабляющий. Подливать уже нечего, и камни не шипят.
