– Нет. Я боюсь, что мне не удастся тебя снова поднять и заставить двигаться, – безжалостно ответил я, но он уже опустился на ступеньку.
Шут снова достал фляжку и протянул мне. Я решил не спорить, смочил губы и вернул ему фляжку со словами:
– Допивай.
Что он и сделал – одним большим глотком. Мне показалось, что Шут слишком долго возится с крышкой, а потом убирает флягу в мешок.
– Как тяжело… – сказал он, но его слова были обращены не ко мне. – Мой конец совсем близок. Я все это видел, но картинки были какими-то размытыми. А теперь я знаю только, что должен идти вперед и что каждый мой шаг приближает меня к смерти. – Он посмотрел мне в глаза и без тени смущения признался: – Мне очень страшно.
Я улыбнулся.
– Добро пожаловать в стан людей. Идем. Давай посмотрим на дракона, ради спасения которого ты проделал такой путь.
– Зачем? Чтобы сказать ему, что я потерпел поражение?
– Почему бы и нет? Кто-то же должен рассказать ему, что мы пытались.
Пришла очередь Шута улыбаться.
– Ему все равно. Драконам плевать на благородные намерения и неудачные попытки изменить мир. Он станет нас презирать. Если вообще обратит внимание.
– Ха! Какое новое переживание для нас обоих.
И тут мы оба расхохотались, не громко, но так, как смеются мужчины, когда знают, что им выпал, возможно, последний шанс поделиться с другом шуткой. Мы не были пьяны, по крайней мере не от бренди. Если предсказанию Шута суждено было сбыться, мы пили последние капли нашей жизни. Думаю, что, когда человек это осознает, он пытается отыскать в них даже крошечные крупицы радости.
Мы пошли дальше. Лестница оказалась очень узкой, и мне стало интересно, какой безумец вырубил ее в толще льда. А может быть, здесь было естественное углубление и кто-то приказал превратить его в лестницу? Или это все плод фантазии мастера? Мы продолжали подниматься. Когда-то стены украшали ледяные барельефы, но кто-то, похоже, нарочно лишил их лиц. Остались только куски рук или ног, в одном месте я заметил женские губы и подбородок. Я смертельно устал от собственной неровной походки – одна нога в сапоге, а другая в задубевшем ледяном носке. Когда мы остановились, чтобы отдохнуть, я позволил Шуту сесть. Он тут же прислонился к стене и, как мне показалось, задремал. И тут я увидел, что по его щекам текут слезы, и разбудил его.
– В слезах нет никакого смысла. Вставай. Мы идем дальше.
Мой голос звучал мягче слов. Шут кивнул и с трудом поднялся на ноги. И мы пошли дальше. Винтовая лестница казалась бесконечной, словно непрекращающийся кошмар. Свет от бледных шаров не добирался до углов, и мы шли сквозь извивающиеся ленты бело-голубого сияния, наделенного холодной, утомительной красотой. Мы стали подниматься медленнее, потом вместе отдыхали и шли дальше. У нас возникло ощущение, что мы вот-вот выберемся на поверхность, что больше так продолжаться не может. И тут мы вышли в ровную галерею, вырубленную во льду. И увидели дракона.
Нас разделял тонкий слой льда. Мы видели его словно в дымке, которая слегка искажала его очертания, но даже и так зрелище было захватывающее. Мы медленно прошли по галерее вдоль тела Айсфира. В длину он оказался больше двух кораблей. Дракон сложил крылья и обвил себя хвостом, голова на длинной шее была повернута в противоположную сторону. Мы замерли в благоговении. Я видел в глазах Шута боль. Могучее ощущение жизненных сил дракона наполнило мой Уит. Мне еще никогда не приходилось находиться рядом с таким огромным живым существом. Затем мы увидели грубо прорубленный туннель, который вел к самому сердцу дракона. Я остановился и заглянул в него. Он заканчивался возле груди Айсфира. Сделав глубокий вдох, я попросил Шута:
– Дай мне фонарь Элдерлингов.
– Ты что, собираешься туда пойти?
Я кивнул, не в силах объяснить ему, почему я должен это сделать.
– Тогда я с тобой.
– Нам не хватит места. Останься здесь и отдохни. Я расскажу тебе, что там.
Я видел, что он разрывается между усталостью и любопытством. В конце концов он положил на пол свой заплечный мешок и открыл его. Протягивая мне фонарь, Шут сказал:
– У меня осталось еще два кусочка хлеба. Съедим сейчас?
– Ты ешь. Я съем свой, когда вернусь.
От одного упоминания о еде у меня потекли слюнки, и я вдруг подумал об Олухе. Догадался ли он обратиться за помощью к Дьютифулу и Чейду или так и сидит, печально ожидая нашего возвращения? А вдруг сани свалились вслед за нами в раскрывшуюся трещину? Я заставил себя не думать о вещах, которых не мог изменить. Шут протянул мне маленькую коробочку, и я открыл ее, выпустив на волю диковинный зеленый свет.
– Возвращайся быстрее, – попросил он меня, когда я вошел в туннель. – Мне интересно, что ты там обнаружишь.
Туннель оказался низким, и я не мог в нем выпрямиться в полный рост. Я полз по нему, толкая перед собой коробочку с фонариком. Голубой свет галереи не дотягивался сюда, и я продвигался вперед только в сиянии зеленого фонарика, которое причудливо отражалось от зеркальной поверхности льда. Запах дракона вскоре стал таким сильным, что мне казалось, будто он заполнил мне рот. Айсфир вонял почти как змеи, водившиеся в канавах Баккипа. В детстве я из чистого любопытства ловил их и изучал. По мере продвижения вперед туннель становился все уже, словно кто-то так сильно хотел добраться до дракона, что наплевал на размеры и форму лаза.
Туннель упирался прямо в дракона, и я увидел сверкающую черную чешую, самая маленькая из чешуек была размером с мою ладонь. На куске кожи рядом с драконом лежал аккуратный ряд инструментов. Самые разные ножи, деревянные молотки, коловороты и металлические кирки. Два из них со сломанными или затупленными лезвиями были отброшены в сторону. Я поднес поближе к дракону свой фонарь, и внутри у меня все похолодело – мои подозрения подтвердились. Кто-то прополз по туннелю и попытался поразить его в сердце.
Мне показалось, что чешуя защитила его. Кое-где я разглядел шрамы, но у меня сложилось впечатление, что ни один из металлических инструментов не сумел проникнуть в тело Айсфира. И тут я заметил что-то вроде металлического клина, который забили между чешуей, чтобы добраться до более уязвимого участка тела. Я поднес свет поближе. Под черной чешуей находился еще один слой – желтоватой чешуи, причем он располагался перпендикулярно первому. Кирка, похожая на ту, которыми разбивают лед, была всунута под одну из пластинок желтой чешуи. Она пробила шкуру дракона, но я не видел ни крови, ни какой-то другой жидкости. Так выглядит пробитое клинком копыто лошади. И тем не менее жестокость вероломного нападения меня возмутила.
Дракон был жив. Кто-то пробрался сюда, точно червь, чтобы прорубить себе путь к его сердцу и прикончить его, пока он не может пошевелиться. Я оценил толщину его естественной брони, когда мне потребовалась вся моя сила, чтобы вытащить кирку. Клин мне пришлось выбивать молотком. Как только я его вынул, чешуя задвигалась и прикрыла кожу. Несколько мгновений я ощущал поток жизни дракона при помощи своего Уита, а потом все исчезло. Точно так же покрытая чешуей стена передо мной могла быть сделана из железа. Я поколебался несколько секунд, а потом, набравшись храбрости, провел рукой по чешуе. Мне не удалось даже ноготь засунуть под одну из пластинок, так плотно они наслаивались друг на друга. А еще они были очень холодными, точно лед, заточивший дракона в темницу.
Я завернул инструменты в кусок кожи, на котором они лежали, и взял с собой. Мне пришлось ползти задом, места развернуться не было. К тому времени, когда я добрался до галереи, я весь взмок, а от змеиного запаха дракона меня тошнило.
Шут спал в конце галереи, около головы дракона. Он сидел, подтянув колени
