бесталанного главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта ген. Н. В. Рузского, поспешил найти «стрелочника» за в целом неудачный исход боев в левобережной Польше в ходе Лодзинской оборонительной операции. Генерал Шейдеман оказался просто пониженным в должности — до командира корпуса.
Воинствующий национализм с самого начала военных действий сделался средством государственной политики. Жертвами его должно было стать все то, что было связано с противником. Характерным примером может служить развязанная Министерством внутренних дел кампания о переименовании населенных пунктов, носящих немецкие названия. В самом начале войны, 18 августа, поддавшись националистическому угару, уже был переименован Санкт-Петербург: город Святого Петра, небесного покровителя первого российского императора Петра I Великого, стал просто городом Петра — Петроградом. В октябре 1914 года МВД рассылает на места циркуляры с требованием к земским начальникам разобраться с иностранными наименованиями. Так, в Тульской губернии хутор Фогельский, названный по имени владельца, был переименован в Соловьеве А относительно двух деревень с названием Карлино понадобилось поднимать архивы, чтобы выяснить, что названия происходят от слова «карлик», а не от немецкого имени Карл.[382]
Как можно охарактеризовать такое безумие? Наверное, больше заняться на местах было нечем. Разве удивительным после этого предстанет хаос внутриимперскои организации в период хлебозаготовок зимы 1916–1917 гг.? Если власти обязывались переименовывать все «подозрительные» своим названием местечки? И сам факт ярко высвечивает как ту степень шпиономании, что обуяла российское общество, так и роль высших государственных структур в раздувании этой проблемы.
В Российской империи сразу же стала проводиться так называемая «ликвидационная политика», предполагавшая чрезвычайное умаление в правах всех тех людей, что могли быть подозреваемы в связи с неприятельскими государствами, а также — лишение их в том числе и имущественных прав. При этом в ходе антигерманской кампании часто ряд статей в центральной и местной прессе был инспирирован русскими конкурентами германских фирм. Идя на поводу у отечественного капитала, власти предпринимали против немцев репрессалии, невзирая ни на их экономическое значение, ни на то, что родственники владельцев и сотрудников таких фирм вполне могли честно служить в русской армии даже и офицерами. Например, в Москве, где, по данным на 1913 год, доля иностранных предприятий составляла около семи процентов, «в ноябре 1914 года Московское купеческое общество выступило инициатором борьбы с „немецким засильем“ в области торговли и промышленности, создав для этого специальную комиссию».[383]
В начале 1915 года императору пришлось одобрить законопроект Совета министров, запрещавший лицензирование фирм, принадлежавшим иностранным подданным, а также лицам, с ними связанным. В результате за время войны существенная доля иностранных предприятий перешла в руки отечественных капиталистов, сумевших добиться своего если не экономической конкуренцией, так доносительством. Правда, это не спасло российский капитализм от крушения в октябре 1917 года.
Местные власти старались перещеголять Центр в своем упрямом усердии одним махом решить все проблемы. Так, подданные Германии и Австро-Венгрии, а затем — Турции и Болгарии (по мере их вступления в войну на стороне Центральных держав) выселялись в глубь страны, как правило, не ближе преддверия Урала, а их имущество подлежало конфискации. Заводы и фабрики, мастерские и тому подобные объекты переходили под казенное управление, а земли немецких колонистов стали рассматриваться в качестве того фонда, что мог быть передан в распоряжение наиболее отличившихся категорий фронтовиков. Ученый справедливо отмечает: «Волна шпиономании была во многом поднята и спровоцирована позицией Ставки, с первых месяцев войны приступившей к борьбе с немецкими шпионами на российской территории. И именно в Ставку представители национально-патриотических кругов обращались с предложениями ужесточить политику в отношении немецких колонистов, чтобы положить конец их шпионской деятельности в пользу Германии».[384]
Конечно, такая политика проводилась не одноактно, а постепенно, шаг за шагом, но свой наибольший размах она приобрела в 1915 году, когда к пока еще не последовательным действиям со стороны государственной власти империи активно присоединилась Ставка, переведя «борьбу с немецким засильем» на фронт. Именно поэтому, например, командир 3-го Кавказского корпуса, одного из лучшиз корпусных подразделений в Первой мировой войне, герой Русско-японской войны и давным-давно обрусевший немец ген. В. А. Ирман был вынужден писаться Ирмановым. Даже премьер-министр Б. В. Штюрмер в 1916 году будет вынужден взять фамилию Панин, дабы не раздражать распоясавшийся шовинизм. Таких примеров было много, хотя многие офицеры и генералы продолжали носить иностранные фамилии, что многим из них «аукнулось» после Февраля 1917 года. Именно поэтому секретные предписания Ставки рекомендовали переводить офицеров с немецкими фамилиями на Кавказский фронт, где по определению не могло быть «немецких шпионов».
«Ликвидационная политика» распространялась не просто на иностранных подданных, чьи страны воевали с Россией, но и на тех из них, что незадолго перед войной приняли российское подданство. Это напрямую и без исключения касалось рядового состава (офицеров император запретил трогать). Даже тех солдат, что, будучи по происхождению вчерашними немцами, австрийцами или болгарами, выдергивали из армии и отправляли в ссылку. Перевод же в русское подданство на время войны был совсем запрещен.[385] Известны случаи, когда болгар рядовых, доблестно сражавшихся с врагом в рядах русской армии в течение более года, после вступления Болгарии в войну на стороне Германии (а это все-таки октябрь 1915 года) отправляли в Сибирь.
Впрочем, схожим образом действовал и противник: так, австрийцы в 1915–1916 гг. отправляли в специальные лагеря уже воевавших солдат, происходивших из «ненадежных» национальностей Австро- Венгрии — например, карпатских русинов. Опять-таки, подчеркиваем сходство. Многонациональность двух империй, их существенная аграрная составляющая, масса крестьянства в войсках, отставание в капиталистическом развитии от ведущих держав. Зачем России и Австро-Венгрии было нужно вообще встревать в англо-германский конфликт? А ведь лезли, и лезли упорно, наивно и неоправданно предполагая, что война спасет империю, в то время как она, напротив, разрушила и империи, и правившие ими монархии. А кто стоял во главе военной партии в России? Великий князь Николай Николаевич!
Бесспорно, нельзя было всех стричь под одну гребенку, иначе вполне можно было лишиться массы кадров, особенно в командном составе. Достаточно назвать несколько высших фамилий иностранного (немецкого) происхождения:
— командарм-1 ген. П.К. фон Ренненкампф,
— командарм-2 ген. С. М. Шейдеман;
— командарм-3 ген. Р. Д. Радко-Дмитриев (болгарин);
— командарм-4 ген. А. Е. Эверт;
— командарм-5 ген. П. А. Плеве;
— командарм-6 ген. К. П. Фан-дер-Флит;
— командарм-10 ген. В.Е. фон Флуг;
— командующий флотом Балтийского моря адмирал Н.О. фон Эссен;
— командующий флотом Черного моря адмирал А. А. Эбергард.
Как это позабыли об адмирале А. В. Колчаке, чьим предком был военнопленный, турецкий подданный восемнадцатого столетия? Как это его могли назначить командующим Черноморским флотом, действующим против Турции? Как это думцы (ну, сплошь «патриоты», жировавшие на военных заказах и щедро выделяемых государственной казной кредитах для организаций Земгора) прошляпили, что линейный корабль «Императрица Мария» погиб именно при Колчаке? Уж не сам ли главком пронес на борт линкора «адскую машину»? Вот такие рассуждения были характерны для оппозиционеров, не стеснявшихся лжи, клеветы и отвратительных инсинуаций, чтобы добиться главной цели — падения режима императора Николая II, упорно не соглашавшегося передать верховную власть крупной буржуазии.
Существует и статистика. Командиры русских Вооруженных сил с «немецкими» фамилиями в 1914 году: 48 полных генералов (28,4 %), 73 генерал-лейтенанта (19,7 %), 196 генерал-майоров из 1574 генералов (19 %). 1038 штаб-офицеров — 11,6
