отправился в кругосветное путешествие не ради поисков западного пути к Молуккским островам, а исключительно для того, чтобы спастись от бесчисленных кредиторов.
Быстренько вызвав у себя обильные, хотя и фальшивые слёзы, Ваня стал приставать к прохожим с расспросами о жестокосердных братьях-мотоциклистах, бросивших свою малолетнюю сестрёнку в незнакомом месте. В конце концов, вышибала соседней пивной сообщил, что видел, как двое граждан мужского пола, действительно имевших на голове мотоциклетные шлемы (вот уроды!), сели в зелёную «девятку», направлявшуюся в сторону центра.
Сердобольная дамочка, управлявшая новеньким белым «Ниссаном», согласилась подбросить зарёванную малютку в нужном направлении, и довольно скоро Ваня углядел искомую машину (или её двойника) на платной стоянке возле станции метро. Парковщик охотно пояснил, что трое людей, покинувших её, разделились – водитель направился к мини-рынку, торговавшему зеленью, а пассажиры скрылись в здании станции метро. Никаких шлемов они при себе не имели – ни на головах, ни в руках.
Спустя полчаса появился владелец «девятки», обременённый самыми незамысловатыми покупками – картошкой, огурцами, луком. На соучастника неизвестных злоумышленников он никак не походил, и Ваня немедленно затянул свою прежнюю бодягу о бессовестных братьях.
Водитель, по его собственному признанию, хорошо знакомый с проблемами многодетной семьи, утёр Ванечке сопли и рассказал, что двое в шлемах, проголосовавшие возле кафе «Ротонда», расплатились не торгуясь и вышли у метро, предварительно спрятав свои довольно странные головные уборы в большую клеёнчатую сумку (и правильно сделали, ибо в таком виде их обязательно задержали бы у турникетов контролёры, по случаю недавнего теракта усиленные ещё и милицией).
На этом преследование ввиду полной своей бесперспективности прекратилось, но утром следующего дня водитель «девятки» и парковщик были доставлены в особый отдел и привлечены к составлению фотороботов. Поскольку карикатурно-неправдоподобные рисунки, рождённые их стараниями, никого не удовлетворили, к делу подключился художник-криминалист, всего за пять часов создавший серию карандашных этюдов, на которых оба посетителя кафе «Ротонда» выглядели «ну прямо как живые».
Впрочем, к вящему разочарованию членов опергруппы, люди, изображённые на этих портретах, не походили ни на генерала Селезня, ни на президента Митина, ни на любых других представителей политического бомонда, как отечественного, так и зарубежного.
Отпечатки пальцев, оставшихся на дверной ручке кафе (их по настоянию Вани снял бармен «Ротонды», имевший, между прочим, звание прапорщика) и на передней панели «девятки» (её владелец божился, что в тот день никого больше не подвозил), не вызвали ответного отклика в электронном сердце суперкомпьютера, под чутким руководством которого Людочкины подруги, посредством сравнения папиллярных узоров, выявляли преступников и идентифицировали неопознанные трупы.
Оставалось надеяться на удачу, которая в сыскной работе имела не меньшее значение, чем во время охоты или рыбной ловли. Однако ни Ваня Коршун, обиженный судьбой ещё при рождении, ни Цимбаларь, однажды проигравший в казино всю зарплату, ни Людочка, тайно тосковавшая по суженому, ни тем более Кондаков, которого постоянно обделяли премиями и наградами, к категории везунчиков себя не относили.
За неимением других достаточно плодотворных предложений, решено было по примеру Вани Коршуна воспользоваться услугами «Авторадио». Уже на следующий день в эфир ушло сообщение, предлагавшее двум гражданам в мотоциклетном снаряжении, посетившим кафе «Ротонду» такого-то числа и в такое-то время, позвонить по контактному телефону с целью уточнения некоторых вопросов, интересующих обе стороны.
В качестве контактного телефона предполагалось использовать только что купленный мобильник, не имевший за собой абсолютно никакого прошлого, а потому не способный вывести злоумышленников на след своего владельца. Не остался без внимания и телефон, которым Ваня пользовался при предыдущем контакте с «Авторадио». Его изъяли из всех списков справочного бюро и подключили к магнитофону.
А тем временем взрывотехническая лаборатория Министерства обороны прислала акт дополнительного исследования микрочастиц, изъятых при осмотре трупа Голиафа. Он в общем-то повторял результаты первой экспертизы с той лишь разницей, что в конце имелась приписка, в юридической практике называемая особым мнением.
Военный эксперт, оставивший неразборчивую, но залихватскую подпись, сообщал, что подобные следы могли принадлежать снаряду так называемого совокупного действия, разработку которых в своё время вели специалисты ряда воюющих стран, в том числе немецко-фашистской Германии.
Принцип действия подобного снаряда заключался в том, что изготовленная из особого сплава оболочка детонировала вслед за основным зарядом, тем самым многократно увеличивая поражающую силу взрыва. Исходя из теоретических выкладок, можно было предположить, что сделанная по этой технологии винтовочная пуля приобретала боевые свойства, аналогичные сорокапятимиллиметровому артиллерийскому снаряду.
Однако в связи с чрезвычайной дороговизной и дефицитом редкоземельных элементов, являвшихся основными компонентами оболочки, дальнейшие работы над боеприпасами совокупного действия были признаны бесперспективными. Проект остался на бумаге, и впоследствии к нему больше не возвращались.
– А вот это явное заблуждение, – заметил Кондаков.
– Полагаешь, что хреновина, оторвавшая голову Голиафу, залетела к нам прямо из военных времён? – осведомился Цимбаларь, от которого теперь пахло исключительно хорошим кофе и дорогим дезодорантом.
– Почему бы и нет? – из памяти Кондакова не шли пророческие слова рецидивиста Черткова о том, что прошлое и настоящее нередко бродят по одним и тем же дорожкам. – Но если про эти снаряды ничего не знают даже в Министерстве обороны, то нам, грешным, правды и подавно не сыскать.
– Я бы не стал сразу делать столь категоричные заявления, – сказал Цимбаларь. – Военные эксперты тоже, наверное, не семи пядей во лбу. Есть там, конечно, и специалисты, но большинство – блатные, которые не захотели служить в дальних гарнизонах. У них политика известная: день отбыл и слава богу. Тем более что в армии болезнь такая есть – всё подряд засекречивать, даже от самих себя.
– Ну и куда ты клонишь? – полюбопытствовал Кондаков.
– Знаю я человека, для которого огнестрельное оружие – не какая-то служебная обязанность, а страстная любовь всей жизни. Причём единственная. Он даже семьёй из-за этого не обзавёлся. Мне, говорит, штучное ружьё или редкий пистолет дороже самой распрекрасной бабы. Я ему однажды обыкновенный боёк показал, уж и не знаю как в моём кармане оказавшийся. Так он мне сразу и марку пистолета назвал, и калибр, и завод-изготовитель, и модификацию. Напоследок ещё объяснил, почему этот боёк сделан не остроконечным, а грушевидным. Одним словом, фанат.
– Думаешь, он нам поможет?
– Конечно. Даже если сам ничего интересного не вспомнит, то нужного человека обязательно присоветует. Все его друзья одним миром мазаны.
– А доверять ему можно?
– На все сто! Он мне должен, как власть имущие народу.
– Тебе все должны, кроме господа бога, – усмехнулся Кондаков.
– Тут случай особый. У него однажды украли часть коллекции да ещё успели пустить стволы в дело. Преступная халатность, один к одному. Получил бы пятерку с конфискацией, как миленький, а благодаря мне отделался лёгким испугом… У меня как раз и телефончик его имеется. Давай подъедем.
– Давай, – после некоторого раздумья согласился Кондаков. – Я оружие в
