общем-то люблю. Особенно уникальное.
– Кто же оружие не любит! Взять для примера мифологию любого народа. Сплошное воспевание меча, копья и лука. А на плуг или лопату ноль внимания.
– Это ты верно подметил, – кивнул Кондаков. – Сколько мечей имело собственные имена? Не посчитаешь даже. А попробуй вспомнить хоть одну лопату с именем. Нет таких. Наверное, в этом и беда наша, что человек с мечом был всегда выше человека с лопатой.
– Тем не менее любой меченосец рано или поздно попадал в лапы простого землекопа. И в этом я вижу высшую историческую справедливость.
Неизвестно, под какой звездой родился человек, к которому сейчас направлялись Кондаков и Цимбаларь, но его судьба определилась в тот самый момент, когда кто-то из родственников сунул в детскую колыбель игрушечный пистолетик. Спустя недолгое время все погремушки, кубики и куколки оказались на полу, зато пистолет был окружен трогательным вниманием и даже использовался вместо соски.
В возрасте семи лет наш герой, которому впоследствии суждено было прославиться не под своим собственным именем, а под кличкой Маузер, откопал на соседнем пустыре ржавый револьвер системы «наган», положивший начало его коллекции. В двенадцать он присоединился к «чёрным следопытам», в шестнадцать стал завсегдатаем мест, где менялось и продавалось коллекционное оружие. В семнадцать Маузер заработал первые хорошие деньги, толкнув немецким туристам несколько килограммов военных регалий егерского батальона СС, в полном составе полегшего на правом берегу Горыни – всё, начиная от смертных жетонов и кончая Железным крестом с дубовыми листьями. В двадцать лет им впервые заинтересовались компетентные органы, но тогда, слава богу, пронесло.
Постепенно Маузер определился в своих пристрастиях. Его коньком стало стрелковое оружие времён Первой и Второй мировых войн. Одних только пистолетов «вальтер» он собрал пятнадцать штук и все разных модификаций, включая наградные.
Нельзя сказать, чтобы это увлечение имело чисто платонический характер, но за всю свою жизнь Маузеру пришлось стрелять считаное количество раз, и то в городском тире, на вполне законных основаниях. В оружии он видел не машину для убийства, а редкое по красоте и рациональности творение человеческого гения.
Для того чтобы как-то легализовать своё не совсем обычное хобби, Маузер стал сотрудничать с различными военно-патриотическими клубами, участвовать в музейных экспозициях и даже консультировать экспертов-криминалистов. При всём при том он несколько раз едва не сел (об одном таком случае вспоминал Цимбаларь) и вместе со своей коллекцией состоял на особом учёте в МВД.
Его звёздный час начался вместе с перестройкой, когда всё, официально не запрещённое, стало вдруг позволительным, а по стране, прорвав прежние препоны, стало свободно циркулировать оружие. Офицеры, покидавшие бывшие страны Варшавского Договора, везли домой «беретты» и «штейеры». Из агонизирующей Югославии попёрли «узи», «аграны», «кольты». На отечественном рынке автоматы Калашникова и пистолеты Стечкина стали таким же ходовым товаром, как джинсы и радиоэлектроника.
Некоторые коллеги Маузера открыли подпольные мастерские по изготовлению глушителей, переделке газовых пистолетов и пристрелке ворованных стволов, но он продолжал подвижническую жизнь добропорядочного коллекционера – искал, менял, покупал, реставрировал, составлял каталоги и даже под псевдонимом Максим Гочкис писал статьи для серьёзных журналов.
Милицию он по-прежнему не любил, но терпел, как неизбежное зло, стоящее в одном ряду с другими извечными врагами собирателей – коррозией металла и гниением дерева.
Гостей Маузер принял на загородной даче, где в обширном бетонированном подвале хранилась основная часть его коллекции, которую целиком видели от силы пять- шесть человек.
Подвал этот прежде числился бомбоубежищем, хотя непонятно было, зачем оно построено в чистом поле, вдали от стратегических объектов. Поговаривали, что со временем здесь предполагалось разместить резервный командный пункт гражданской обороны, но эти планы рухнули вместе с Берлинской стеной и бесхозное подземелье по дешевке досталось Маузеру, надстроившему сверху скромный бревенчатый домик.
Кряжистой, несуразной фигурой, буйной бородой и колючим взглядом маленьких, глубоко посаженных глазок хозяин очень напоминал сказочного гнома, угрюмого и недоверчивого, денно и нощно стерегущего свои несметные сокровища. Он не употреблял спиртного, питался всухомятку, донашивал старый армейский камуфляж, на чужих людей смотрел букой и оживал лишь тогда, когда речь заходила о предмете его страсти. Короче, это был коллекционер-фанатик в чистом, можно даже сказать, дистиллированном виде – Гобсек и Третьяков в одном лице.
Проблему, ради которой Кондаков и Цимбаларь заявились сюда (обсуждать её по телефону хозяин заведомо не стал бы), можно было решить в считаные минуты, но уже в первом помещении, представлявшем собой просторный сводчатый холл, у гостей просто-таки разбежались глаза.
Ружья, винтовки и карабины самых разных конструкций и калибров висели прямо на грубых бетонных стенах, а те, для которых ещё не нашлось собственного местечка, охапками громоздились по углам. Воронёные стволы покрывала янтарная смазка, приклады сверкали благородным лаком, на металлических деталях отсутствовали всякие следы ржавчины. Это был не склад и даже не выставка, а настоящая Оружейная палата.
Внимание Цимбаларя привлекла винтовка непривычного вида со штыком- саблей.
– Ух ты! – сказал он, осторожно трогая её. – Что это за чудо такое?
– Японская винтовка «арисака», – ревниво наблюдая за поведением гостя, сообщил хозяин. – Затвор не трогайте. Заедает.
– Трофейная, наверное? – Цимбаларь спрятал руки за спину. – Взята под Цусимой в обмен на броненосец «Ретвизан»…
– Нет. Получена от союзной Японии во время Первой мировой войны и использовалась исключительно на северном фронте. Так себе вещица. Капризная, да и патрон нестандартный.
– А вот эту я знаю! Мосинская трёхлинейка! – Цимбаларь обрадовался так, словно в чужом городе встретил старого знакомого. – Дед мой с такой воевал. Вот и ещё одна. Зачем вам столько одинаковых?
– Они совсем не одинаковые, – возразил хозяин. – Вы сейчас заинтересовались винтовкой Мосина, модернизированной генералом Холодовенко. В серию не пошла. Редчайший экземпляр.
– Да у вас тут настоящий арсенал! – промолвил Кондаков таким тоном, что осталось неясным, похвала это или упрёк. – Целую роту вооружить можно.
– Все экземпляры приведены в неисправное состояние, – сухо ответил хозяин. – Бойки спилены, стволы высверлены.
– Стволы и заварить недолго, – глубокомысленно заметил Кондаков. – А это что такое? Не винтовка и не автомат…
– Автоматическая винтовка Фёдорова, – на этот раз хозяин не скрывал гордости. – Выпуск пятнадцатого года. Ствол с коротким ходом, переводчик огня, коробчатый магазин, специальный малоимпульсный патрон. Ей сто лет скоро, а не скажешь… Вот здесь более поздние конструкции. Самозарядки Симонова, Токарева, Драгунова… Французская Лебеля. У нас такими в сорок первом вооружали московских ополченцев. Хотя патронов не давали… Немецкая Маузера. Испанская Сетме. Американская «гаранд». Дожила до Вьетнама… Карабины. Советские, китайские, бельгийские… Если хотите посмотреть ещё что-нибудь, пошли дальше.
– Конечно, хотим! – воскликнул Цимбаларь. – Это даже завлекательней, чем
