молитва, казнь, половое сношение или пьянка. Мало того, что удовольствие сорвалось, так ещё и невроз заработаешь… Какой тост у нас на очереди? За татарско-монгольское иго или за восстановление шахт Донбасса?
– Подожди. – Ваня придержал его руку, уже потянувшуюся к бутылке. – Выпить я, конечно, не против. Даже очень. Но есть одна проблема.
– И в чём же она состоит? – поинтересовался Павианыч, чья очередная атака на бутылку закончилась столь же безрезультатно.
– В тебе.
– Быть такого не может! Я уже лет двадцать никому, кроме себя самого, проблем не создаю.
– Случается, что и беспроблемность порождает проблемы. Вернее, безответственность… Ведь после трёх-четырёх рюмок с тобой уже не поговоришь. Будешь мычать что-то невразумительное, глупо хохотать и тыкать мне пальцем в глаз. Уж я-то тебя знаю! Поэтому давай на трезвую голову перетрём кое-какие вопросы. Я ведь, как ты, наверное, догадался, по делу пришёл.
– Догадался, как не догадаться… – Павианыч помрачнел. – Ох, как я дела твои не люблю! Люди должны в мире и согласии жить, а ты всё кого-то вынюхиваешь да выслеживаешь, словно инквизитор.
– К людям я как раз-таки никаких претензий не имею. Пусть живут себе. Хоть в согласии, хоть в дрязгах. А выслеживаю я исключительно двуногих зверюг. Проще говоря – убийц. В основном маньяков-педофилов. Что ты имеешь против моей профессии?
– Если честно, то ничего, – вынужден был признаться Павианыч. – Как и к профессии палача, например. Если бог сотворил ядовитых гадов, он и о мангустах позаботился… Только как-то неприятно сознавать, что я, честный бродяга, всю свою жизнь страдавший от притеснений всяческих опричников, ярыжек и фараонов, теперь состою в приятельских отношениях с казённым человеком.
– Успокойся. Иосиф Бабель не стеснялся с чекистами хороводиться. А талантище был – не чета тебе.
– За это его к стенке и поставили. Вместе со всей ежовской братией. А держался бы тихонько в сторонке – ещё бы пять томов одесских рассказов написал… Ладно, тяни из меня жилы. Выворачивай душу наизнанку. Только учти: я с преступной средой не знаюсь. Мне вы все одинаково противны – и власть, и бандиты. Две стороны одной медали. А медаль называется: «За усердие в наживе». Говорят, в Оттоманской империи такая существовала. При Сулеймане Великолепном, который налог на взятки учредил.
– Это уж не твоего ума дело, прости за резкость. А интересует меня вот что. Недавно одному доброму человеку голову снесли…
– И каким, интересно, образом? – как Ваня и надеялся, это сообщение заинтриговало Павианыча, падкого на всевозможные диковинные случаи.
– Разлетелась голова вдребезги, словно бутыль с перебродившей брагой. Есть подозрение, что в него какой-то секретный снаряд выпустили, хотя ничего даже приблизительно похожего в нынешние времена на вооружении не состоит.
– Это у вас не состоит!
– Нигде не состоит. Ни у нас, ни у натовцев, ни у арабских террористов. Это я гарантирую.
– Что покойник представлял собой при жизни?
– Неважно.
– Мне нужно знать, из каких он сфер: политик, бизнесмен, бандит, государственный чиновник?
– Обыкновенный человек. Как говорится, среднего класса.
– А кто такой снаряд запустить мог? Убийцу видели?
– Видеть не видели, но предположения имеются. Старичок один замешан. Примерно твоих лет, а то и постарше. С тростью ходит. Но трость не простая, а что-то вроде малогабаритного гранатомёта.
– Старичок… – у Павианыча даже обрубки ушей зашевелились, что, по- видимому, означало предельное напряжение мысли. – При чём здесь старичок, если дело свежее?
– То-то и оно, что дело, скорее всего, тухлое. След ещё в сороковые годы тянется. Ты про североуральский политизолятор что-нибудь слышал?
– Приходилось.
– Говорят, там после войны похожее оружие испытывали. Отпустят зэка на волю, он и ломанётся на радостях в тайгу. Но смерть его всё равно найдёт… Я потому к тебе и обратился, что не мешало бы все аналогичные случаи за последние полвека припомнить. Ты ведь у нас, как-никак, живая история отребья…
– Понятно, – кивнул Павианыч, явно польщённый такой сомнительной славой. – Только давай сразу договоримся: не темни со мной. За что шлёпнули вашего клиента?
– Как бы это лучше сказать… – Ваня тщательно подбирал слова, чтобы не брякнуть лишнего. – Спутали его. Двойником он был.
– Двойным агентом?
– Нет. Просто двойником одного весьма влиятельного человека. Мы все под ним ходим, даже ты.
– Я только под богом хожу, – высокомерно возразил Павианыч. – А сходство чисто случайное? Или в родстве они состояли?
– Тут ещё много неясного. Но, скорее всего, они были похожи, как братья- близнецы. Хотя о существовании друг друга и не догадывались. Только всё это частности. С погибшим мы как-нибудь сами разберёмся. Мне нужен старичок с тросточкой. Причём позарез. Вдруг ты что-то о нём знаешь. Или, на худой конец, совет дельный можешь дать.
– Это ты правильно сделал, что выпить мне не позволил, – после краткого раздумья сообщил Павианыч. – Голова моя – великолепный инструмент. Вроде скрипки Страдивари. А алкогольные пары его в дырявый бубен превращают. Никакого путного звука не извлечёшь.
– Это надо понимать так, что какие-то струны в твоей голове уже поют? – осведомился Ваня.
– Пока ещё только пиликают. Хотя и до боли знакомую мелодию. К сожалению, не я её автор. Сейчас сведу тебя с одним человеком. Чувствую, у вас будет о чём поболтать. Но будь всё время начеку. У этого мужика полная башка тараканов. Причём очень злых.
– Ты, пожалуйста, не говори, кто я есть на самом деле, – попросил Ваня. – Большинство наших соотечественников интерес к ним правоохранительных органов понимают превратно и тут же теряют дар речи.
– Мог бы и не предупреждать, – буркнул Павианыч. – Сами виноваты, что народ запуган. Привыкли истину раскалёнными клещами добывать. А она, как малое дитя, ласки требует… – Вновь распахнув дверь сторожки, Павианыч громогласно объявил свою волю: – Найти мне Фильку Удушьева! Живого или мёртвого!
Глава 13
Филька Удушьев, побочная ветвь человеческой эволюции
Вернувшись, он подбросил дров в прогоревшую печку, помешал мутовкой в каждой булькающей посудине и, даже не косясь на початую водочную бутылку, возобновил прерванный разговор:
– Относительно двойников я могу тебе одну поучительную историю поведать. Не знаю только, в масть ли она придётся… Где-то в семидесятых годах нашего брата начали усиленно притеснять, и я за тунеядство сел опять. Правда, зона попалась приличная, грех жаловаться. Мужики там верховодили, а блатные даже пикнуть не смели. Магазинчик свой имелся, переписка не ограничивалась. Некоторым особо отличившимся зэкам даже позволяли цивильную одежду носить.
