– А дальше другие зэки дружно подхватывают: «Эх ты, дорога длинная; здравствуй, земля целинная...» Ну, менты перестают смеяться, начинают подпевать, топать, пританцовывая, а потом, расчувствовавшись, открывают теплушки: выходи, мол, братва, грейся с нами!.. Дальше из теплушки вываливаются зэки, подбегают к костру, греют озябшие руки, поют... Потом все начинают брататься, обнимаются с ментами, потому что те оказались не такими уж и плохими, выпустили их к костру погреться, потом все дружно, в обнимку, в азарте скинув шапки, топча их, пляшут и поют припев: «Эх ты, дорога длинная...» В общем, здесь работа режиссера очень важна, его видение, короче. Надо, чтоб с понятиями был человек, чтоб не исказил суть и до зрителя все конкретно донес…
– А дальше? – не выдержал затянувшейся паузы Стреляный.
– А дальше светофор выдает зеленый: мол, можно трогать дальше. Тогда зэки дружно разбегаются обратно по теплушкам, за ними менты, двери закрываются, и поезд под повторяющийся припев катит дальше. Тут уже звукорежиссер должен так сработать, чтобы картинка исчезающего вдали состава совпала с последними аккордами. Все. Конец клипа.
– А смысл? – разочарованно спросил Гнилой.
– Да, а смысл? – поддержал его не менее разочарованный Кудрявый. – Я-то надеялся, что наши воспользуются моментом, дадут деру.
– Эх, вы... – перекрыл Сатана общий гул. – Я вижу, ни хрена вы в искусстве не рубите. Вас еще надо хорошенечко поднатаскать. Тут ведь дело в чем... Менты оказали им доверие, понимаете? Они, может, вообще впервые в жизни как бы по-людски поступили, выпустив братву погреться. Услышали душевную песню и оттаяли своими сучьими сердцами. В таких случаях грех обманывать, убегать. Успеют еще дать деру. Из того же лагеря, к примеру, куда их везут. Только тогда это уже честно будет: ты меня охраняешь, я от тебя убегаю.
– Я, кажется, понял, – кивнул Ржавый. – Это как если б перед тобой выложили лопатник – на, мол, бери! А ты типа честный, ты его не трогаешь. Тебе западло так вот просто, когда сами предлагают. Ну, неспортивно как бы. Даже не смотришь на него, отворачиваешься. А как только он спрятал свой кошель поглубже да отвернулся – ты его цап незаметно! И деру! Правильно?
– Вижу, вы уже начали кое-что схватывать, – признал Сатана. Он выглядел почти удовлетворенным. Только какая-то малость, казалось, не давала ему покоя. Он поерзал, заметно напрягся...
Воры, под воздействием волшебной силы искусства забывшие, чем закончилась предыдущая сходка, восприняли запах дерьма почти с удивлением.
– Сатана, опять ты, что ли... – начал было Стреляный, но пахан прервал его громким возгласом облегчения, изданным почти в унисон с громким хлопком в ладони:
– Череп, десерт! Распорядись, чтобы гостям подали сладкое! – Он выгнулся туловищем, нашарил за спиной фарфоровую ручку... Раздалось журчание спускаемой воды; запах, традиционно завершающий обед, усилился, как это было и в прошлый раз. – Угощайтесь, гости дорогие, угощайтесь... – Сатана зевнул. – И заканчиваем на сегодня. Устал я что-то, пора сворачиваться. Всю ночь стихи про любовь писал...
Переглянувшись, гости принялись за десерт. В этот раз он пошел уже много лучше, чем в предыдущий, даже впечатлительный Кудрявый не стал выскакивать, зажимая рот, из-за стола, но принялся ковырять слоеный кусок теста со взбитыми сливками. Пока еще без удовольствия, но уже без отвращения.
Сатана опустил голову, будто его сморил сон, и никто по этому поводу не выказал ни малейшего удивления, словно спать прилюдно на толчке было делом настолько обычным, что не требовало обсуждения. А может, он не спал, а обдумывал сценарий нового клипа, а то и вовсе даже мюзикла. Кто знает...
Глава 10. Монголы
Двое сонно покачивались в седлах. Их не интересовал необычайно красивый в степи рассвет, больше же взгляду зацепиться было не за что – ландшафт не менялся, на многие километры вокруг все было одинаковым и определить свое местонахождение мог только человек опытный. Очевидно, эти двое были таковыми, потому что один, более плотного телосложения и в халате с меньшим количеством заплаток, внезапно приподнял голову и сказал:
– Скоро подъедем.
– Да, скоро, – согласился второй. – Час дороги остался.
– Богурджи...
– Что, Таджибек?
– Все-таки сволочь этот Субудай.
– Конечно, сволочь.
– Заставил нас отрабатывать аванс. Словно не мог дать денег просто так.
– Да.
– Хорошо хоть, выделил коней, не то пришлось бы идти пешком.
– Да.
– А что мы будем делать, когда вернемся?
– Не знаю.
– Денег нет, вторую часть заработанного Субудай заплатит нам позже.
– Да.
– Может, Тулен-Джерби нальет нам в долг?
– Может, – наконец оживился Богурджи. – Мы скажем ему, что скоро Субудай заплатит нам за перегон скота, тогда Тулен-Джерби нальет.
Сонливость попутчиков исчезла. Не сговариваясь, двое пришпорили коней и даже с интересом закрутили головой по сторонам, будто любуясь не меняющимся степным пейзажем...
– Что за дела? – спросил Богурджи, словно Таджибек мог ему объяснить.
– Что за дела? – спросил Таджибек, словно ему мог ответить Богурджи.
Они спрыгнули с коней и подошли к пивной юрте – точнее, к тому, что от нее осталось. Недоверчиво поковыряв ногами давно остывшие головешки, двое растерянно переглянулись.
– Что-то произошло, – нахмурившись, сказал Богурджи.
– Что за сволочь сожгла пивную юрту? – нахмурившись, сказал Таджибек. – Где мы теперь будем пить кумыс в долг?
– Не нравится мне все это, – подозрительно посмотрев по сторонам, сказал Богурджи. – В степи появилось много незнакомых людей. Ты видел, что творится возле юрты Бастурхана?
– Там спят прямо на земле, – подтвердил Таджибек. – Откуда столько народу? Что они забыли возле юрты этого босяка?
– Но ты недавно называл его великим ханом, – подивился Богурджи.
– Я готов называть ханом любого, кто за это наливает кумыс, опохмеляя, – философски заметил Таджибек. – Поехали к его юрте, посмотрим, что там за народ.
– Поехали. Может, этот босяк опять разжился кумысом. Интересно, кто же спалил пивную юрту Тулена-Джерби? И где он сам?..
Через несколько минут они точно узнали, куда подевался юртмен:
– Что это? – испуганно закричал упавший от неожиданности с коня Богурджи.
– Что это? – испуганно закричал упавший от неожиданности с коня Таджибек.
Лежа в степной пыли, не предпринимая попыток подняться, двое с ужасом смотрели в сторону юрты Бастурхана, до которой не доехали совсем немного. Возле множественно латанной юрты приятеля из земли торчал шест. Хорошо закрепленный, высокий, прямой, он даже не покачивался на легком ветру, очевидно, глубоко и прочно вбитый в сухую степную землю. С шеста на них строго смотрели широко раскрытые глаза отделенной от туловища головы бедняги Тулена-Джерби. Его длинные немытые волосы, в отличие от шеста, подчиняясь дуновениям воздуха, плавно развевались, словно юртмен укоризненно покачивал головой, пеняя на них за не отданный вовремя долг.
– Несчастный Тулен-Джерби... – не веря своим глазам, пробормотал Богурджи.
