падении перед ним ниц, в конечной цели этих приготовлений можно было не сомневаться. Подберезовский закусил губу, что-то быстро про себя просчитывая, и внезапно высоко вскинул голову. Заметив это, Бастурхан тяжко выдохнул. Заметив реакцию Повелителя, Таджибек с Богурджи со значением переглянулись.
– Не далее чем через минуту мы все поедем в юрту обмывать прибытие оружия, – шепнул последний своему боевому соратнику. – На что забьем?
– Нашел дурака, – шепнул тот в ответ. – Я не хочу остаться без штанов. Наш визирь хитер как лиса, он в любой момент нароет столько извилистых нор, что ни один охотник не сможет взять его с помощью десятка самых опытных, хорошо обученных такс.
– Это экологически чистое оружие! – когда пауза слишком затянулась, а запах мазута стал перебиваться отчетливым запахом надвигающейся беды, выкрикнул вновь зарозовевший щеками Подберезовский. – Представьте, Повелитель, как с помощью этого чудо-оружия мы будем валить с ног врагов, наполняя их сердца ужасом, но в то же время оставляя их живыми, чтобы они имели возможность сеять страх, рассказывая другим о непобедимой, неумолимо надвигающейся на их посевы, беспощадной желтолицей армаде... Это много лучше, нежели банально отправлять их к праотцам так быстро, что они даже не успеют осознать, кто принес им справедливое возмездие. И никакая ООН, заметьте, не сумеет предъявить тебе ни одного хоть сколь-нибудь значимого обвинения, даже если перероет материалы какого угодно количества женевских конвенций в поисках хотя бы маломальской зацепки. Ведь подобное оружие применятся полициями многих стран без малейшего ущерба для...
– Достаточно, – остановил его Бастурхан. – Ты хорошо говоришь, человек. Быстро и гладко. Одно только мне не очень понятно – о какой желтолицей армаде идет речь. Если же ты подразумеваешь, что мои воины...
– Я оговорился, – быстро вставил Подберезовский. – Конечно же, я оговорился. Желтолицая – следует читать «непобедимая». Это от волнения. Такое бывает.
– Хорошо, человек, – подумав, решил Бастурхан. – Ты сейчас остаешься...
– Я остаюсь руководить разгрузкой, а вы со своими заместителями едете пить кумыс, – бодро закончил за него Подберезовский. – Не сомневайтесь, Бастурхан Бастурханович, сделаю все в наилучшем виде, не извольте беспокоиться. Не впервой, вы же знаете, на меня можно положиться.
– Ты много говоришь, человек, – заметил тот, садясь на крашеный золотом мотоцикл. – И не смей называть меня Бастурханом Бастурхановичем!.. – крикнул он, уже удалившись в сопровождении свиты на несколько десятков метров и неожиданно притормозив. – Я тебя в сотый раз предупреждаю...
– В сто первый, – поправил его Подберезовский и повернулся к таращившимся на него монголам. – А вы чего стоите, рты пораззявили, желтомордые вы остолопы! Не слышали, что сказал Повелитель всех миров? А ну быстро за работу, пока я не разозлился и не приказал приготовить четыре мотоцикла с веревками! Я хоть и не Повелитель, но легче вам от этого не будет; если хотите, можем поспорить...
Глава 25. Монголы
– Время пришло. Пора начинать выступление, – сказал Бастурхан. Он поднял пиалу и задумчиво смотрел на нее, выжидая, пока к нему присоединятся друзья.
– Я бы сказал, что пора начинать Великое выступление, – осторожно добавил Таджибек. Он тоже поднял пиалу и задумчиво смотрел на нее, выжидая, пока начнет пить Бастурхан и станет возможно сделать это ему.
– Если выступление осуществляет Великий полководец, значит, оно автоматически становится Великим, – поддержал приятеля Богурджи. Он поднял свою пиалу и задумчиво смотрел на нее, дожидаясь, пока Таджибек перестанет задумчиво смотреть на свою и начнет пить.
– Осень на носу. Надо поспешить пересечь границу до первых снегов, чтобы Новый Год праздновать уже в Рейхстаге, – сказал Бастурхан. Приглашающим жестом он качнул своей пиалой, сделал первый глоток и запрокинул голову, от удовольствия закрыв глаза.
– Все-таки ты решил идти на Германию... – Таджибек отхлебнул парного кумыса и от удовольствия прикрыл глаза.
– Там богатые земли, – поддержал вождя Богурджи. Он отпил кумыса, но глаза не прикрыл, наблюдая, как отреагирует на его слова Бастурхан. – Немецкие рабы исполнительны и педантичны. Они уважают порядок. О таких рабах можно только мечтать. Скоро каждый уважающий себя монгол сможет держать в специальном отсеке своей юрты не менее десятка немецких рабов из недавних сытых бюргеров.
– Кстати... – Лицо Таджибека приобрело характерное выражение намеревающегося преподнести приятный сюрприз человека. – Хочу вас порадовать друзья... – Он хлопнул в ладоши, один из внутренних пологов тут же распахнулся и на деловую часть юрты вбежал монгол из обслуги, с подобострастным лицом. В руке он держал свернутую трубочкой газету. Бросившись ниц перед войлоком, на котором восседали трое друзей, он замер в ожидании. – Читай, – сказал Таджибек. И добавил:– И встань. Такое нужно читать стоя.
Монгол быстро вскочил и развернул газету жестом, которым в средневековье разворачивали свои свитки глашатаи, намереваясь огласить очередной указ короля.
– Переименовать музей Ленина в столице Монголии Улан-Баторе в музей Бастурхана предложил парламентарий Раднасумбэрэл Гончигдорж, – торжественно зачитал он. – Музейное здание было возведено в начале 80-х годов прошлого века советскими строителями. Объект стал единственным в Монголии зданием музейного типа. «В свое время музей сыграл немалую роль в формировании мировоззрения подрастающего поколения. Сейчас времена другие, молодежь должна знать современных героев, на которых нужно равняться. Это очень важно в формировании мировоззрения уже новых поколений», – считает Р. Гончигдорж... Его предложение встретило поддержку большинства членов Великого государственного хурала. Предположительно переименование будет приурочено к празднованию 850-летия монгольской государственности...
Бастурхан и Богурджи переглянулись, затем посмотрели на сияющего Таджибека. Руки друзей одновременно, сами собой потянулись к пиалам.
– Хочу сказать тост... – жестом отпустив принесшего радостную весть гонца и многозначительно откашлявшись, начал Бастурхан. Внешне он сохранял невозмутимость, но старые друзья видели, как приятна ему услышанная новость.
Внезапно входной полог юрты отогнула чья-то рука и высокий плосколицый охранник, стоявший на входе с «Панчем» в руках, сделал шаг навстречу гостю, загородив ему дорогу. Он выслушал пришедшего, кивнул головой.
– Повелитель, к тебе визирь, – доложил он, поворачиваясь в сторону белого войлока с почтительным поклоном. – Прикажете пропустить?
– Прикажу. Пусть входит, – неохотно ответил Бастурхан. Он еще не видел вошедшего, но его лицо заранее приобрело кислое выражение.
Дуновением ветра ворвавшийся в юрту Подберезовский быстро приблизился к трапезничающей троице, скинул дорогие, из крокодиловой кожи, шитые на заказ туфли, слегка склонил голову, приветствуя Бастурхана, затем бегло кивнул Таджибеку с Богурджи и грохнулся на незанятый участок белого войлока.
– Можно? – Не дожидаясь разрешения, он быстро схватил с серебряного блюда кусок ароматной дымящейся баранины, запихнул его в рот и, быстро жуя, раскрыл кожаную папку. Перебирая бумаги, его пальцы словно состязались в скорости с безостановочно работающими челюстями. – Времени нет даже на еду, – с набитым ртом посетовал он, ища что-то. Затем, наскоро прожевав и проглотив мясо, потянулся за сладким пирогом с яблоками. – Ага, вот она, – проговорил он неразборчиво, расправляясь теперь с десертом и одновременно извлекая из папки какой-то документ. Он держал бумажку осторожно, двумя пальцами, стараясь не запачкать ее жиром. – Бастурхан Бастурханович, подпишите. Ага, вот еще одна. И ее тоже.
– Что это? – спросил, недовольно хмурясь, Повелитель. Он не спешил брать протянутые ему
