покрылся бородатыми всадниками в черных барашковых папахах, надвинутых на самые глаза. В первых рядах красовались вожди бунтовщиков: и громадный Чика-Зарубин, и страховидный Хлопуша, и полковник Грязнов, и сам «Великий Государь», Емелька Пугачев, над головой которого развевался черно-красный императорский штандарт.
Оставив без внимания копошащихся под берегом гренадеров, казаки палили из ружей по артиллеристам, спешно пытавшимся переменить прицел пушек. Несколькими залпами с орудийной прислугой было покончено.
Лишь после этого Пугачев соизволил обратить внимание на людей, ожидавших своей участи на льду реки.
– Довоевались аники-воины… Будете знать, каково с императорской гвардией силой тягаться. А где же ваш знаменитый генерал Суворов? Ага, вижу, вижу… Слыхал о твоих подвигах, – глумливо ухмыльнулся атаман. – Хотя с виду натуральная мартышка. У меня такая прежде в петербургском дворце обитала. Жизнь я тебе, генерал, так и быть, сохраню. Будешь при моей Военной коллегии советником состоять. Только спервоначала присягу примешь.
– Много чести для хорунжего, чтобы боевой генерал ему присягал, – дерзко ответил Суворов. – Я тебя, злодея, даже плетью огреть побрезгую.
– Тогда не взыщи, дедушка. Ты свою участь выбрал. Рыбам привет передавай… А кто это там еще? – Пугачев козырьком приложил ко лбу ладонь, отягощенную висячей плетью. – Ба, кого я вижу! Не иначе как Иван Барков к нам припорхнул. Вот так встреча! На мою пощаду, собака, можешь не надеяться. Лучше сам утопись.
– Сейчас, только камень к шее привяжу, – пообещал Барков, заправляя патронную ленту в машину смерти.
В последний момент он вспомнил, что забыл залить воду в кожух. На таком морозе это, возможно, и не было обязательным, но, как говорится, береженого бог бережет. Никакой посуды под рукой не оказалось, и пришлось воспользоваться собственной шапкой.
– Ты над чем это там колдуешь? – под хохот казаков поинтересовался Пугачев. – Никак напоследок чая пожелал испить?
Достоинство кулибинского изобретения состояло еще и в том, что оно ничем не выдавало своих боевых свойств. С какой стороны ни глянь – самовар самоваром. Да только несладко придется всякому, кто удосужится хлебнуть чайку из этого самовара!
Ну, помогай боже! Барков с заметным усилием вскинул свою тяжеленную «палочку-выручалочку». Лишь бы только не замерзла ружейная смазка да не перекосило первый патрон, как это уже бывало прежде.
В считаные мгновения лавина свинца проделала в стене всадников огромную брешь. Окровавленной головой свесился с седла Чика. Вместе с лошадью рухнул под обрыв Хлопуша. Поник императорский штандарт. Бился в агонии жеребец Пугачева. Только сам атаман куда-то исчез.
Со всех сторон к берегу подлетали новые бородатые конники, но их ожидала та же незавидная участь. Почти каждая пуля находила свою жертву. Да и пули эти были особенные! Попадая в цель, они разворачивались, как бутон, причиняя смертельные раны людям и лошадям.
Страшную вещь придумал Кулибин, но какой с него спрос – до Гаагской мирной конференции, запретившей такой тип пуль, оставался еще целый век.
Когда Барков расстрелял последнюю ленту, ледяная вода уже обжигала ему то, что Суворов деликатно называл причиндалами. В ушах продолжал звенеть злой лай пулемета, а перед глазами плавали мерцающие пятна. Сил не было даже на то, чтобы разжать онемевшие пальцы.
Исход сражения был окончательно решен. Суворов, размахивая шпагой, повел в атаку уцелевших гренадер. Слева и справа налетели уланы и драгуны, час назад ушедшие на поиски переправы. Их палаши и пики быстро завершили то, что начали пули Баркова. Кавалеристам истово помогали неизвестно откуда взявшиеся солдаты в гвардейской форме, упраздненной республиканцами.
– Как поживаешь, милостивый государь? – поинтересовался с берега Крюков, на плечах которого сверкали полковничьи эполеты.
– Хвастаться нечем, – ответил Барков. – А каково драгоценное здоровье нашей императрицы?
– Лучше не бывает. И аппетит вернулся, и доброе расположение духа… Кстати, она шлет тебе свою особую признательность.
– Передавай ей мою нижайшую благодарность. Слава богу, что все свершилось так, как и было задумано. – Холода Барков больше не ощущал, только очень уж щекотало грудь ледяное крошево, проникшее за пазуху.
– Сам передашь. Заодно и все причитающиеся тебе от матушки блага получишь… Я, как видишь, уже удостоен. – Расстегнув шинель, Крюков гордо продемонстрировал кресты и звезды, украшавшие его молодецкую грудь.
– Вот те на! – Барков, оказывается, еще не утратил способности удивляться. – Да ты, похоже, у императрицы в фаворе.
– Завидуешь?
– Нет, кумекаю… Не числится в исторических анналах такой фаворит. Орлов был, Салтыков был, Потемкин был, Мамонов был, Зубов был, еще много кто был, а Михайлы Крюкова и в помине не было. Что-то здесь неладно.
– Все ладно… Ты столбом не стой, а ложись на лед. Сейчас я тебя выручу. – Сбросив щегольскую шинель, Крюков стал спускаться на речной лед.
– Не стоит трудов, – стал отговариваться Барков. – Моя миссия завершилась. Себя лучше побереги.
– Вздор несешь. Долг платежом…
Докончить Крюков не успел. Шальная пуля, прилетевшая из дальней дали, звонко поцеловала его в висок.
– Историческая справедливость восторжествовала, – пробормотал Барков. – Нет такого фаворита и не было…
Последние мгновения жизни поэта, бродяги и авантюриста Ивана Семеновича Баркова были в буквальном смысле слова скрыты туманом, возникшим от соприкосновения раскаленной ружейной стали с холодной водой.
На прощание из полыньи донеслось трогательное в своей простоте двустишие:
Часть III
За социалистическое отечество
Основные действующие лица
