Блондинка. том I

и потом они всегда служили неким знаком сверху), что, отчаянно стремясь продлить карьеру в кино, она подобно другим старлеткам переспала со всеми продюсерами со Студии. В том числе и с известным женоненавистником мистером Зет. Поговаривали также, что «Мэрилин Монро» спала со своим карликом- агентом И. Э. Шинном, и уж точно — со многими его голливудскими друзьями, которым он был чем-то обязан. Ходили слухи, что так называемая «Мэрилин Монро» сделала по меньшей мере один аборт, а может, и больше. (Отто страшно развеселился, узнав, что согласно одной из версий ему не только приписывались хлопоты по организации этой подпольной операции в Санта-Монике, но и само отцовство. Словно он, Отто Эсе, станет так бездумно разбазаривать свою драгоценную сперму!)

На протяжении целых трех лет Норма Джин вежливо, но твердо отклоняла все предложения Отто сниматься обнаженной. Но в таких журналах, как «Янк», «Пик», «Сэр!», и некоторых других платили куда больше, чем те жалкие пятьдесят долларов, которые она получала, позируя для «Козырного голливудского календаря». (Сам Отто получал девятьсот долларов за снимок, и еще у него оставались негативы, но он предпочитал не говорить об этом Норме Джин.) Она уже задолжала за квартиру, она уже не жила в квартире, субсидируемой студийным клубом, а снимала какую-то жалкую меблированную комнату в Западном Голливуде. Ей пришлось купить подержанный автомобиль, чтоб добираться до Л.А. И не далее как на этой неделе у нее изъяли машину за недоплату, все те же пятьдесят долларов. Агентство Прина тоже собиралось с ней расстаться — только потому, что рассталась Студия. Отто не звонил Норме Джин несколько месяцев, ждал, когда она позвонит ему сама. Да какого, собственно, дьявола должен он ей звонить? Она ему не нужна! Девушек в Калифорнии, слава Богу, хватает.

Затем как-то утром в студии Отто Эсе зазвонил телефон, и это была Норма Джин, и сердце у него так и екнуло. И чувство, которое он испытал, услышав ее голос, просто не поддавалось определению. Голосок ее звучал бездыханно и неуверенно:

— Отто? П-привет! Это Н-Норма Джин. Нельзя ли к т-тебе заехать? Я хотела спросить… нет ли у тебя для меня какой-нибудь р-работы? Я надеялась…

В ответ Отто лениво и небрежно протянул:

— Ну, не уверен, детка. Ладно, позвоню кой-кому, поспрошаю разных людишек. Хорошеньких новых девушек в этом году в Л.А. просто пруд пруди. Кстати, я как раз занят сейчас с одной, можно перезвоню тебе попозже? — И он, злорадствуя, повесил трубку и только позже тем же днем вдруг почувствовал себя виноватым. И еще к чувству вины примешивалась почему-то радость. Впрочем, радость была вполне объяснима, ибо Норма Джин была очень милой и порядочной девушкой, которая помогла ему заработать немало денег, снимаясь в прозрачных коротеньких топах и шортиках, а также в плотно облегающих свитерах и купальных костюмах. Так почему бы ей не поработать на него в голом виде?

Я вовсе не бродяжка и не какая-нибудь там шлюха. Однако всем почему-то хотелось видеть меня именно таковой. Наверное, иначе меня просто невозможно было продать. А я понимала, что меня надо продать. Ибо только тогда я буду желанна, буду любима.

Он говорил ей:

— Пятьдесят баксов, детка.

— Всего… п-пятьдесят?

Она рассчитывала на сотню. А то и больше.

— Всего пятьдесят.

— Но мне показалось… ты вроде бы говорил…

— Да, конечно. Со временем мы будем получать гораздо больше. Особенно за снимки в журналах. Но сейчас у нас имеется только одно предложение, от «Козырного голливудского календаря». Так что решай. Или да, или нет.

Долгая пауза. Что, если Норма Джин сейчас расплачется? Последнее время она часто плакала. И никак не могла припомнить, плакала ли когда-нибудь Глэдис или нет. И еще она боялась насмешек фотографа. И еще — что глаза у нее распухнут и станут красными, и тогда съемку придется отложить на другой день, а деньги ей нужны сейчас, сегодня.

— Ну, ладно. Хорошо.

Отто протянул ей для подписи уже заполненный бланк на согласие. Очевидно, подумала Норма Джин, он нарочно делает это сейчас, в самом начале. Видно, боится, что она вдруг может передумать — из смущения, стыда или злости. И тогда он лишится своей доли. И она быстро поставила внизу свою подпись.

— Мона Монро? Кто это, черт побери?

— Я. В данный момент.

Отто расхохотался:

— Не могла замаскироваться получше?

— Я и не пытаюсь замаскироваться.

Зайдя за расписную китайскую ширму, она медленно и дрожащими руками начала снимать одежду. Здесь, за этой ширмой, она обычно переодевалась в свои легкомысленные наряды для других съемок. Через щелочки прорывались яркие лучи солнечного света, затоплявшего студию. Ни вешалок, ни крючков, куда бы можно было повесить свежевыстиранную и отглаженную одежду: белую батистовую блузку, расклешенную темно-синюю юбку. Наконец она сняла с себя все и осталась в одних белых босоножках на невысоком каблуке. Сняла с себя все свое «достоинство». Хотя не так уж и много оставалось у нее этого так называемого достоинства.

Каждый час и каждый день с того момента, как со Студии пришла эта ужасная новость, она слышала чей-то насмешливый голос: Провал! Провал! Лучше бы ты умерла! Как ты еще можешь жить? И она ничего не отвечала этому голосу, который никак не могла узнать. До сих пор она не понимала, как много значат для нее эти два слова, «Мэрилин Монро». Ей не нравилось это имя, какое-то надуманное и слащавое, не нравились ей и совершенно синтетические с виду выбеленные волосы, и дурацкие платьица в стиле куклы Кьюпи[50], и жеманные манеры «Мэрилин Монро» (особенно эти мелкие семенящие шажки в узких юбках фасона «карандаш», демонстрирующих каждый изгиб задницы, это виляние грудями). Не нравились и маленькие рольки, которые ей давали на Студии, но она надеялась, и мистер Шинн поддерживал ее в этом, что настанет день и она обязательно получит серьезную роль и это и станет истинным ее дебютом в кино. Как у Дженнифер Джонс в «Песне Бернадетты». Как у Оливии Де Хэвилланд в «Змеином колодце». Как, наконец, у Джейн Уимен, сыгравшей глухонемую в «Джонни Белинда»! Норма Джин была твердо убеждена, что может сыграть не хуже. «Если б только мне дали такую возможность!»

Она не сказала Глэдис ни слова о том, что ей сменили имя. Просто представляла, как однажды — Ура! Ура! — настанет день премьеры и она возьмет с собой Глэдис в «Египетский театр» Граумана и Глэдис будет удивлена и потрясена, и страшно горда, увидев свою дочь на экране, пусть даже то будет роль не первого плана. А когда фильм закончится, она объяснит, что «Мэрилин Монро», значащаяся в титрах, не кто иной, как она. Что изменить имя было вовсе не ее идеей, но зато именно она настояла на том, чтобы использовать фамилию Монро, которая была девичьей фамилией Глэдис. Но ее рольки в дурацких фильмах урезались до каких-то несчастных нескольких секунд, и гордиться тут было особенно нечем. А без этого как я пойду к матери? Если я сама не горжусь, разве можно ждать от нее благословения?

И если отец видел ее в кино под псевдонимом «Мэрилин Монро», ему бы тоже стало противно. Потому что тут нечем было гордиться, во всяком случае, пока.

Отто Эсе устанавливал свою фотоаппаратуру. И говорил с Нормой Джин взвинченной скороговоркой. Он строил планы, обещал сделать еще несколько «художественных» снимков после этого, первого и пробного. Потому что они всегда пользовались спросом, эти… ну, скажем, «специальные» фото.

Норма Джин слушала его молча и рассеянно. Казалось, голос Отто доносится откуда-то издалека. Разлученный с камерой, Отто Эсе всегда пребывал в несколько заторможенном состоянии. Словно впадал в летаргию; но с камерой он оживал. В нем пояалялось что-то мальчишеское, задиристое, смешное. Норма Джин уже научилась не обижаться на его остроты. Норма Джин вела себя застенчиво, ведь они с Отто не виделись несколько месяцев да и расстались далеко не самым дружеским образом. (Тогда она наговорила