чужой. Под навесом просторно, а все равно жара, духота; в задней половине пол не дощатый, а просто земляной, плотно убитый множеством ног. Жужжат мухи и москиты. Под одним столиком спит большой косматый пес. У Карлтона сладко защипало глаза, так густо и так приятно пахнуло в лицо человеческой плотью, пивом, едой, табачным дымом. И он и Рейф вдруг оробели и подошли к знакомым. Заговорили громко, стараясь перекричать общий гомон. Заспорили: этот городишко еще хуже предыдущего. Нет, лучше. Двое из их собеседников были иностранцы, ну и выговор же у них — тошно слушать! И то и дело сбиваются на свой язык, непривычный, свистящий, у Карлтона даже сердце заколотилось от омерзения. Рейф потянулся из-за спины Карлтона заплатить буфетчику, тот исподлобья поглядел на Карлтона, избегая встретиться с ним взглядом. Карлтон пил пиво и думал об отложенных за неделю деньгах: на сегодня хватит; можно обо всем позабыть. Ровно ни о чем не думать. Москит впился ему в щеку. Какая-то компания, не глядя, протискивалась мимо, Карлтон и его собеседники замолчали. У тех, чужих, пот катится по лицам, рубахи на спинах пропотели и руки по локоть черные от грязи. Но они задаются перед Карлтоном и его товарищами. Это сразу видно. У одного на голове ковбойская широкополая шляпа — экий вид дурацкий! Карлтону захотелось ткнуть пальцем и захохотать. Шляпа светлая, кремовая, и сидит на самой макушке, того и гляди, ее кто-нибудь собьет.
— Глянь-ка на этого сукина сына, — шепнул Карлтон Рейфу.
Рейф согласно хмыкнул. Карлтон почесал щеку, она зудела. Взял еще кружку пива, пена пошла через край, по пальцам потекло. Хотелось сказать тем двоим — они теперь о чем-то спорили на своем чудном языке, — откуда они такие взялись, убирались бы лучше восвояси или хоть заткнулись, что ли. Другие тоже на них смотрели. Женщина с длинными черными волосами обернулась, прислушалась — непонятная, уродская речь! — и растянула губы в усмешке.
— Не умеют говорить по-людски, так заткнулись бы. Убирались бы, откуда пришли, — сказал Карлтон.
Он сделал вид, будто его толкнули, и сам подтолкнул одного из тех двоих. Тот был мал ростом, сутул — плечи давно пригнула работа; часто мигающие глазки глядели настороженно, казалось, вот-вот он присядет на корточки и подхватит что-то с земли. Карлтон понятия не имел, откуда он родом — может, откуда-то из Европы, но уж наверняка в той стране все объясняются на своем паршивом языке такой же мерзкой нетерпеливой скороговоркой, и у всех такие же редкие маслянистые волосы, и все они мигают и щурятся, будто не понимают, что делается вокруг.
Карлтон опять и опять подталкивал плечом неприятного ему человека, и тот шагнул в сторону. Ему было лет сорок. Второй, повыше ростом, все кричал на кого-то. Карлтон не мог разобрать, кричит он весело или со злостью. Он снова закричал по-своему — Карлтона даже перекосило, — и ему ответил мальчонка в грязной нижней рубахе. Кругом заулыбались, забавно было смотреть, как ходят ходуном мальчонкины ребра под расстегнутой рубахой.
— Вон отсюда! Убирайся!
Это кричала женщина за стойкой, прямые влажные пряди поминутно падали ей на лоб, она сердито их отбрасывала.
— Маленьким тут не место. Выставьте его вон!
Кто-то ударил мальчонку по плечу. Его отец подался вперед, лицо у него стало испуганное и хитрое.
— А? Что такое?
— Выведите его отсюда.
— Чего?
— Не положено. Такой закон.
— Закон?
Лицо у этого человека было хмурое, озабоченное, но и чем-то подозрительное — уж Карлтон-то в этих вещах разбирался! Видал он, какие женщины бывают у таких мужчин — большие, медлительные, толстые, не обхватишь, глаза темные, а кожа сальная. Вот, к примеру, мексиканки, встречал он таких: улыбнется, раз — и улыбки как не бывало, и неизвестно, чего от нее ждать. Нет, таким доверять нельзя.
— Эй, ты! По-английски понимаешь? — спросил кто-то. Один из парней, которые только что вошли. Карлтон испуганно уставился на него. — Понимаешь, что-ли?' Растолкуй своим приятелям.
— Они мне не приятели! — в бешенстве огрызнулся Карлтон.
— Все вы из одного поселка…
— Они мне не приятели…
Парень был моложе Карлтона, почти мальчишка. Впалые щеки, нечистая кожа… вот оно, подумал Карлтон, наконец-то! Он только этого и ждал. С кем бы подраться. Кого бы прикончить.
— Этот — американец, — сказал кто-то.
— Вот… вот тоже маленький, — сказал отец того, в нижней рубашке. И показал на малыша лет четырех, который копошился у дальнего конца стойки.
— У него тут мать работает, — сказала женщина за стойкой.
— И вон там…
— Эта? Она уже не маленькая.
На них глазели. У мальчика глаза стали колючие, как у звереныша, застигнутого в кустах. Отец пожал плечами и засмеялся, пытаясь обратить все в шутку.
— Они просто смеются, — сказал он.
— Не положено, черт тебя дери! — прошипел Карлтон.
— Как вы сказали?
Карлтон сильно пихнул его локтем в бок. Он не знал, куда деваться от сраму, и тем сильней злился.
— Да что я сделал? — воскликнул тот.
— Болван, сволочь проклятая! — сквозь зубы процедил Карлтон.
Тот, который был пониже ростом, шагнул было к нему, но тут что-то произошло; мгновение полной тишины, оба медлят в нерешительности — и все кончилось. Карлтона прошиб пот.
Оба иностранца с мальчиком вышли.
— Вонючки. Жрут помои и воняют, — громко сказал Карлтон.
— Они улиток едят, а может, червей или вроде того. — Рейф словно бы отвечал Карлтону, но говорил он для всех, кто был вокруг. — Там, у себя дома, всякую дрянь едят.
— Не лучше мексикашек, — сказал Карлтон.
Слева от него люди уже не напирали. Отворачивались, Отходили. Их внимание, которое казалось таким унизительным, в то же время подхлестывало, и теперь Карлтону его не хватало. Он вытащил из кармана тряпицу, развернул: два отложенных доллара.
Они с Рейфом пили виски. Говорили все громче и громче, порой хлопали друг друга по плечу. Казалось, им надо сказать друг другу что-то очень важное, но они не находят слов. Две молоденькие девчонки в ярких фасонистых платьях пробовали с ними заговорить, но Карлтона не проведешь, он уже попадался на удочку городским девицам. Запах духов и высокие, визгливые голоса будоражили его, но он и смотреть не стал в ту сторону.
— Струсил… верно, женатый. Спорим, женатый.
— Спорим, у него десяток ребятишек.
— У них у всех по десятку!
— Нет уж, это не для меня!
Девицы захихикали. Карлтона с малолетства учили уважать тех, у кого много детей, но теперь он скорчил брезгливую и злобную гримасу — ему были противны не девицы, но те, кто заводит по десятку детей. Иностранцы.
— А по мне, толстый недурен.
— Мне больше по вкусу тощий.
— У тощего десяток детей, а у толстого…
— Толстый скоро сам родит!
Карлтон так и покатился со смеху, ущипнул за руку Рейфа. Он самозабвенно наслаждался этим невесть откуда прорвавшимся хохотом. Рейф натянуто улыбался и кивал в лад его смеху. В восторженном упоении Карлтон понял, что и другие смеются, да, смеются с ним заодно, а Рейф вдруг очутился на отшибе.
Потом девчонки занялись кем-то еще. Карлтон оглянулся и увидел, что они подсели к человеку в
