кокетничать с мужчинами — невелика хитрость, для этого не нужны ни слова, ни мысли. А вот когда пытаешься что-нибудь объяснить Лаури, слова не слушаются, и сразу видно, какая ты дура. Нет, Лаури не проведешь, никакими своими чувствами и переживаниями его не увлечь.
— Больше никуда не денешься, — сказала она. — Никуда.
У Лаури вдруг пресеклось дыхание, впереди, в ярком свете фар метнулось что-то белое, толчок… Клара вскрикнула:
— Останови, Лаури! Скорей…
— Да брось ты…
— Ну пожалуйста!
Лаури затормозил. Клара выскочила из машины и побежала обратно. Дорогу перебегала кошка, белая кошка, машина сбила ее, и теперь на глазах у Клары тело судорожно билось, будто силилось снова ожить. Клара опустилась на колени. Кошка яростно скалилась, но напрасно грозились блестящие маленькие зубы; из живота хлестала кровь. Клара стояла на коленях и не могла отвести глаза. Кошка зашипела. Клара медленно съежилась, обхватила себя руками за плечи, словно старалась удержать себя в целости, словно боялась, что и из нее сейчас вытечет вся кровь. Как все это хрупко, непрочно — плоть и кровь… ведь как умерла ее мать? Однажды ночью на нее лег мужчина — и месяцы спустя, много месяцев спустя, она от этого умерла. Вот как оно было. Клара смотрела на издыхающую кошку будто сквозь пелену, слезы туманили ей глаза.
Кошка вытянулась и застыла. Даже кровь, которая залила все вокруг, казалась застывшей, ненастоящей.
Подошел Лаури, поднял ее, поставил на ноги.
— Это всего лишь кошка, — сказал он.
Клара плакала и никак не могла перестать.
— Пойдем, малышка. Мне некогда.
Кларе так хотелось ему объяснить: ведь еще несколько минут назад кошка была живая, все в ее теле трепетало и действовало как надо — и мышцы, и тоненькие косточки, и глаза, а теперь все неподвижно, все мертво. Эти две истины так просты, что в них тонешь без возврата.
— О господи, малышка, ты совсем как я. Слишком близко все принимаешь к сердцу.
Он отвел ее к машине, помог сесть. Клара увидела в стекле свое отражение — какая она ошарашенная, потерянная. Лицо совсем белое, от этого губы прямо черные, курам на смех. А перед глазами все течет кровь — и не то чтобы из раны или кто-то один истекает кровью, а вообще течет кровь, льется сплошным темным потоком и теряется в грязи. Клара прижала руки к животу.
— Не люблю кровь, — сказала она.
— Надо привыкать.
Поехали дальше, и настроение Лаури словно бы переменилось. Он стал сумрачный и точно оцепенел. И когда заговорил, голос его, печальный и сердитый, будто пробивался сквозь оцепенение. Можно было подумать, что это он говорит ей, Кларе:
— Все на свете истекает кровью, пока не умрет. Я это вижу. Если хочешь уберечься от насилия, волей- неволей сам становись насильником… нападай первый. Тогда ты всем управляешь. Сам играешь в эту игру. И даже если идешь на риск, а потом удача изменит и под конец тебе крышка… все равно это не то, что просто попасть под колеса. Или подохнуть от рака, или сгнить в тюрьме. Надо войти в игру, самому быть таким же.
— Бедная кошка…
— Если б ты не раскрывала рта, я бы забыл, что ты такое, — сказал Лаури, и эти слова больно резнули Клару. — Мне всегда кажется, что ты лучше, чем есть на самом деле. А потом ты что-нибудь такое скажешь — и конец.
— А та сука, разве она…
— Не думай об этом. Я считаю, что мы с тобой… ну, примерно как брат и сестра. Мне всегда хотелось о ком-нибудь заботиться. О ком-нибудь, кому я нужен. — Он устало провел рукой по глазам, будто сказал лишнее. Охота тебе расстраиваться из-за девиц, с которыми я тут болтаюсь. Всем на них наплевать. Им и самим на себя наплевать. Не думай об этом.
Клара недоверчиво фыркнула.
— Во сне я вижу тела, — сказал Лаури. — Одни тела, без лиц, без имен, даже не разберешь, живая женщина или мертвая, мне все равно. И когда просыпаешься, хочется поскорей с себя это стряхнуть. А ты — единственная, кому я нужен. У тебя никого больше не было, ты была совсем одна. Поэтому к тебе у меня другое. Ты тогда просто попалась.
Кларе представились магазин стандартных цен, и ее комнатка, и длинный-длинный путь, отделяющий Тинтерн от поселка сезонников в далекой Флориде.
— Я уж всегда на чем-нибудь да попадусь, — сказала она.
Лаури словно не услышал.
— Ты была просто девочка. Ровно ничего не смыслила. Прежде я за всю жизнь не сделал ничего такого, чем можно гордиться, чтоб приятно было вспомнить. Но я рад, что выручил тебя. А как я помимо этого живу, лучше не рассуждай, это тебя не касается.
— Меня не касается, — эхом отозвалась Клара.
— Почему ты всегда за мной повторяешь?.. Слушай, ты живешь в Тинтерне уже целый год. Ты не скучаешь по своим?
— Скучаю.
— Хочешь вернуться?
Кларе опять представилась кошка, издыхающая на дороге.
— Не хочу. Да я и не знаю, где они.
— У тебя нет никого, кроме меня, так?
— Мы дружим с Соней, и с Кэролайн, и с Джинни, ну, с Джинни Брустер, она замужем, и еще есть одна очень славная старушка…
— Но мужчины другого нет, так?
— В нашем магазине управляющий — мистер Пельтье, — хмуро сказала Клара.
— А, этот. Может быть, он к тебе пристает?
— Нет.
— Если кто-нибудь станет приставать, скажи мне.
— Бывает, едут мимо в машине и говорят всякое…
— Лишь бы не останавливались.
— А если я стану с кем гулять, ты что будешь делать?
— Ничего.
— А если с тобой?
Лаури засмеялся:
— Детка, этому не бывать.
— Ты сегодня вернешься к той девке, а она ни капельки не красивей меня, — сказала Клара. Она вдруг почувствовала себя совсем измученной и опустошенной.
— Сперва сотри долой помаду, — сказал Лаури. Честно говоря, ты с виду просто чучело. Прямо курам на смех. Юбки ты носишь чересчур в обтяжку. Ноги тощие. И руки тощие. И что ты выкамариваешь со своими волосами, отчего они тебе в глаза лезут, — это тоже курам на смех. А брови тебе, верно, подрисовала какая-то косоглазая подружка. Они у тебя неодинаковые.
Клара сердито засмеялась.
— Меня Соня причесывала, — сказала она. — Мне так нравится.
— Ну ясно.
— Устала я, — сказала Клара. — Прямо как старуха.
Не поймешь, какое человеку надо лицо.
Лаури довез ее до Тинтерна, остановил машину перед домом, где она жила.
— Зайдешь на минутку или сразу поедешь назад к той суке? — спросила Клара.
— Она не сука, она просто глупая.
