— Эти духи слишком крепкие, прямо воняют. Ты что, сама надушилась?
— Только за ушами немножечко.
— Запах такой, что хоть насекомых морить.
Лицо Клары окаменело.
— У меня насекомые не водятся, — сказала ока.
— Ладно, ладно, я знаю, что не водятся.
— Не водятся и не водились, сроду не водились, — сказала она; вши у нее когда-то были, и от горечи этого воспоминания даже голос сел.
— Детка, я же вижу, у тебя здесь очень славно и чисто. Очень чистая комнатка, — сказал Лаури и потрепал ее по плечу. — Когда ни придешь, у тебя всегда чистота.
Клара слабо улыбнулась:
— Ну да… что ж… я всегда любила, чтоб было чисто. Всегда и полы мыла, и посуду — что при мамке, что при Нэнси…
— Ты очень чистоплотная девочка.
— Вон у меня под раковиной какой большой, хороший таз. Я в нем вся могу мыться, только осторожно. Видишь, какой?
— Просто замечательный таз.
Клара посмотрела на него и нахмурилась:
— Ты надо мной смеешься?
— Нет.
— Это просто таз, и никакой он не замечательный. Ты надо мной насмехаешься.
— Замечательный таз, детка.
Клара отвернулась, будто сердится. Села на край кровати, потом откинулась назад. Поглядела на потолок — он высоко и в мелких пятнах, оттого что протекает. А это уж не паутинка ли? Нет, померещилось, она только нынче всюду обмела и стерла пыль.
— Я почти все время веселая, — сказала она, — только вот скучно становится. Когда я дома жила, со своими, всегда надо было работать. Да по-настоящему, не то что в лавке. Зато все время были наши, и я об них заботилась. Папка не так уж много пил. А тут… что ж… станет скучно, а поговорить не с кем.
— А как же Соня?
— Она ж не может часто у меня ночевать. Ей надо за матерью приглядеть и за меньшими… Вроде скоро ее отец вернется, кто-то рассказывал. Он чего-то там натворил. Соня не знает, где он. Она ничего, славная, только шалая немножко. Она все меня уговаривает гулять с ее компанией, а я не соглашаюсь. Она думает, ты мой дружок… А Кэролайн все время с Дэви… со своим дружком. А Джинни замужем. Она иногда зовет меня ужинать.
— Так почему же ты скучаешь?
— Не знаю. Живу одна, как-то чудно. В моем возрасте не годится жить одной.
— Это лучше, чем жить в какой-то дыре, где жмутся еще пятеро, как сельди в бочке, — сказал Лаури.
— Ну, там-то ко всему привыкаешь. Всего навидаешься и ничего не в диковинку. Живем всей кучей. А твои родные кто были?
Лаури пожал плечами.
— Ферму Ревира ты знаешь, — сказал он. — Гипсовый карьер тоже на их земле. Вот и я родом примерно с такой же фермы. Только подальше отсюда.
— Ты и сейчас там живешь?
— Когда был кризис, мои разорились и ферму потеряли.
Клара серьезно кивнула — пускай Лаури видит, что ей не впервой слышать это слово. А что оно означает, бог весть, — представляется что-то смутное, темно-серое, цвета старых досок, которые сто лет мокли под дождем.
— Мои родные были собственниками, старались побольше всего накупить и накопить — и все потеряли. А я не собственник. Мне ничего не нужно.
— А мне тоже много всего нужно, — сказала Клара. Я люблю все свои вещи, и коврики, и картинки. — Лаури пододвинул к ней стул и сел рядом. — Скоро я куплю покрывало на кровать, а потом золотых рыбок.
— На черта тебе сдались золотые рыбки?
Клара немножко обиделась.
— Они мне нравятся.
— Лучше уж заведи в доме цветы. Будет славно.
Теперь он говорил по-доброму. И отхлебнул кофе. Клара не могла пить, кофе оказался слишком крепкий.
— Ну как, — сказала она и чуть улыбнулась, — жалеешь, что не поехал опять к ней?
— А ты что же, всерьез ревнуешь?
Улыбка стала победоносной.
— Ты здесь, со мной, а не с ней. Придется ей тебя обождать.
— Я увижусь с ней в другой раз.
— А вот сейчас ты здесь, со мной.
— Сегодня мы с ней уже виделись, — сказал Лаури. Не то бы я сюда не пришел.
Клара протянула ему свою чашку:
— Поставь на стол. Я не хочу.
— Что ты злишься?
Клара встала, протиснулась мимо него и подошла к туалетному столику. Там к стене прислонилось маленькое прямоугольное зеркало. Клара нагнулась и стала себя разглядывать. Позади в зеркале виден Лаури, он даже не глядит на нее! Сидит и пьет кофе, видно, как движется его подбородок, как он глотает. Клара тихонько засмеялась. И увидела в зеркале, как он повернулся к ней; похоже, что ему весело.
— Отчего ты такая ревнючая? — спросил Лаури.
— Ты ее возил кататься?
— Возил.
— И понравилось тебе?
— Ну конечно.
— У нее еще много ухажеров?
— Да, наверно.
— И ей с ними тоже нравится? Женщинам тоже это нравится?
— Иногда.
— Одна подружка мне говорила, это больно, — сказала Клара, приглаживая щеткой волосы. — Она говорит, будет очень больно. Только если я кого люблю, я не побоюсь…
— Ну ясно, не побоишься, — сказал Лаури.
Клара обернулась к нему:
— Прошлый месяц ты тоже меня вот так бросил и укатил с какой-то сучкой. Больше так не смей.
— Я ведь знал, что ты меня подождешь.
Клара отшвырнула щетку.
— Знаешь, как я тебя люблю, черт возьми! Я все время про тебя думаю! Всю неделю тебя жду, а ты бывает, даже не приходишь… ну ладно, знаю, ты занят, у тебя дела какие-то… и куча всяких девок… Только… потом ты меня бросаешь, а я сиди и жди… ну, я еще с тобой сквитаюсь!
— Как же это?
— Ты меня доведешь, прямо рехнуться можно! Прямо убила бы эту девку, перерезать бы ей глотку, и пускай вся кровью изойдет!
— Ладно, успокойся.
— Пускай они все рожают и пускай тогда сдохнут! Пускай все сдохнут!.
Лаури допил кофе, поставил обе чашки в раковину. Его молчание жгло Кларе щеки.
— Придешь ты на той неделе или нет? — резко спросила она.
