Музыка души

Бхагван Шри Раджниш (Ошо) Музыка души

Когда вы ранним утром

видите восход солнца, наблюдаете

в молчании и внутри вас

тоже начинается восход, — это молитва.

Когда птица парит в небе,

и вы парите в небе. И вы забыли,

что вы отдельно, — это молитва.

Везде, где исчезает разделенность,

возникает молитва.

Когда вы становитесь едины

с существованием, с вселенским целым, —

это молитва.

ОШО

Что такое молитва? Каково ее точное определение?

Молитва — это переживание воскресения, это возрождение, это рождение нового видения… это новое измерение, это новый взгляд на вещи, это новый образ жизни. Не нечто такое, что ты делаешь; но нечто такое, чем ты становишься. Это состояние бытия — не имеющее ничего общего со словами, которые ты произносишь в храме, мечети, церкви. Это безмолвный диалог с существованием.

Это сонастроенность со всеобщим, с целым… войти в гармонию с целым — это молитва. Это опыт великий и безграничный, и никакая точность в нем невозможна. Он неопределим; любое определение несоразмерно мало. Любое определение передает какую-то часть, но всего лишь часть. Многое остается недосказанным.

Опыт молитвы настолько всеобъемлющий, что содержит в себе противоречия. Поэтому кто-то может сказать: «Молитва есть молчание» — и будет прав, абсолютно прав. Кто-то другой может сказать: «Молитва есть диалог» — и тоже быть правым, потому что молитва есть диалог в молчании. На первый взгляд «диалог» и «молчание» противоречат друг другу. В диалоге говорят, в молчании слушают. В диалоге беседуют, в молчании просто пребывают: сказать нечего.

Что можно сказать? Ты можешь склониться в поклоне. Ты можешь праздновать. И все-таки твой поклон, твое служение, твое празднование, твоя благодарность… все это по-прежнему попытки высказать. Ты пытаешься высказать без слов, потому что слова так малы, а сердцу хочется высказать себя так полно. Итак, это диалог, хотя и в молчании. В каком-то смысле это беседа, в которой участвуешь ты и все существование, — существование, которое становится твоей возлюбленной, которое становится твоим «Ты». И все же в молитве нет ни «Я», ни «Ты» — одно и другое исчезает. То и другое сливается воедино, соединяется в одно целое, органическое целое. Как капля росы в океане, ты исчезаешь. Ничто не разделяет тебя и существование. Какой может быть диалог?

Оба определения верны. Те, кто называет молитву диалогом, — как христиане, как иудеи, как индуисты, — правы. Но они говорят лишь о частице величайшего опыта, называемого молитвой. Буддисты говорят, что диалога нет. Джайнизм говорит, что диалога нет, — потому что нет ни «Я», ни «Ты». Лишь абсолютное молчание. Они тоже правы — но правда и то, что подходить к молитве точно очень трудно.

Молитва должна оставаться размытой, неуловимой, без четких очертаний. Молитва должна оставаться непостижимой. Ты видишь ее лишь мельком, словно мимолетный проблеск, но не можешь уловить целиком, потрогать руками. Она не сводится к простому определению.

В отличие от науки, религия не может давать определений. Если спросить науку, в науке все точно. Ты спрашиваешь: «Что такое вода?», — и наука говорит: «Н₂0». Так просто! Исчерпывающе просто. «Н₂0» — и этим все сказано, потому что вода относится к объективному миру. Объект поддается анализу.

Молитва относится к миру субъективности. Это не объект, который поддается анализу. Собственно говоря, молитву нельзя никому показать. Если кто-нибудь станет настаивать: «Что-то я не вижу в тебе никакой молитвы», — ты не сможешь показать ему свою молитву, не сможешь даже доказать ее существования. Молитва похожа на любовь — скорее на любовь, чем на Н₂0 воды. Любовь столь же неопределима.

Всегда помни: есть вещи, которые под тобой, а есть вещи, которые над тобой. В тех вещах, которые под тобой, возможна точность. Но в тех вещах, которые над тобой, ты не можешь быть точным. Они больше тебя. Если существует молитва, не молитва существует в тебе — наоборот: ты существуешь в молитве. Молитва выше тебя. Ты просто вибрируешь в этом необъятном измерении, в этом сверхизобилии.

Но нас учили, особенно в нынешний век науки, во всем придерживаться точности. И это упорное стремление к точности разрушило много такого, что было в жизни красивого и ценного. Если нечто не поддается точному определению, ум пытается отрицать его существование.

Нельзя точно определить божественность, и ум говорит: «Значит, божественность не может существовать». Нельзя точно определить любовь; тогда ум говорит: «Любовь нам только пригрезилась, не более». Нельзя точно определить красоту; тогда ум говорит: «Красоту мы просто придумали. В ней нет ничего, кроме наших фантазий». Но что же тогда остается? Значит, в мире больше нет красоты, нет любви, нет добра? Значит, мир лишился всякого смысла? Нет, сам мир остался прежним и не лишился смысла; его лишает смысла только ваше доведенное до безумия стремление к точности.

Смысл — явление тонкое. Он как аромат цветка. Его нельзя поймать, потрогать руками, но он существует — сможешь ты его поймать или нет, сможешь ты положить его сейф или нет. Он все равно существует!

Как определить музыку? Если ты начнешь ее определять, она будет разрушена. Тогда останется только организованный набор звуков, не более… Определенного рода шум, организованный таким образом, чтобы он больше не казался шумом. Успокоительный, приятный для слуха шум. Только и всего? Неужели в музыке больше ничего нет? Нет, в музыке есть нечто большее, чем ноты; нечто большее, чем полная совокупность нот.

Если развивать этот вопрос дальше… тогда что такое поэзия? Только набор слов, расположенных в определенном порядке? Нет. Это нечто такое, что случается, когда слова расположены в определенном порядке, — но большее, чем определенный порядок слов. Это не грамматика, это не язык — это нечто трансцендентальное; нечто, вызываемое к жизни словами. Слова дают повод к тому, чтобы случилась поэзия.

И точно так же — в музыке. Инструменты, ноты, звуки служат к тому, чтобы случилось молчание, — которое и есть музыка. Музыка — между двумя звуками, поэзия — между двумя словами; все, что живо и осмысленно, — между строк… Никогда не в самих строках — всегда между строк; нужно учиться читать в промежутках, в просветах, в паузах.

Но все же о молитве можно что-то сказать… — хотя ничего точного сказать нельзя, так что я не могу исполнить твоего желания. Этому препятствует сама природа молитвы, и кощунственно было бы пойти против ее природы.

Итак, первое, что я могу сказать о молитве: это чувство безмерной благодарности, признательности. У тебя есть возможность быть здесь, в этом мире, во всей его красоте, со всеми его деревьями и реками, горами и звездами. В этой поразительной красоте ты живешь, ты пульсируешь жизнью. Ты не заслужил этой