шляпы, больше не показывается. Может быть, она только боялась, что Джиния станет всем рассказывать про нее.
Однажды под вечер синьора Биче позвала ее к телефону. «Тебя просит какая-то женщина с мужским голосом», – сказала она. Это была Амелия.
– Послушай, Джиния, соври там, что Северино болен, и приходи к нам. Тут и Гвидо. Поужинаем вместе.
– А Северино?
– Забеги домой, покорми его, а потом приходи. Мы тебя ждем.
Джиния послушалась, забежала домой и сказала Северино, что поужинает с Амелией, потом поправила прическу и вышла из дому. Шел дождь. «У Амелии голос, как у чахоточной, – думала она. – Бедняжка».
Она решила, если не будет Гвидо, тут же уйти. В студии она нашла Амелию и Родригеса, которые в полутьме разжигали керосинку.
– А где же Гвидо? – спросила она.
Амелия выпрямилась и, проведя по лбу тыльной стороной ладони, указала на портьеру. Из-за портьеры высунул голову Гвидо и крикнул Джинии: «Привет!» Тогда она улыбнулась. Стол был завален бумажными тарелками и провизией. На потолке зажегся желтый кружок – отсвет керосинки.
– Зажгите свет! – крикнул Гвидо.
– Не надо, так лучше, – сказала Амелия.
Было не очень-то тепло, и они не снимали пальто. Джиния подошла к закутку, где был умывальник, и, отведя рукой портьеру, громко спросила:
– В честь чего эта вечеринка?
– Если хочешь, в честь тебя, – тихо сказал ей Гвидо, вытирая руки. – Почему ты не приходила?
– Я пришла как-то раз, но вас не было, – прошептала Джиния.
– Говори мне «ты», – сказал Гвидо, – в этот вечер мы все на «ты».
– Вы были в наряде? – сказала Джиния.
– Ты был в наряде, – сказал Гвидо, гладя ее волосы.
В этот момент у нее за спиной зажгли свет, и Джиния отпустила портьеру и уставилась на картину с дыней.
За стол не садились, дожидаясь, пока в комнате станет теплее. Все слонялись из угла в угол в пальто, засунув руки в карманы, и от этого казалось, будто ты в кафе. Родригес налил себе вина и наполнил три других стакана. «Подождите еще», – сказала Амелия, а Родригес сказал, что пора начинать. Потом стол осторожно, чтобы не разлить вино, перенесли к тахте, и Джиния поспешила сесть рядом с Амелией.
Угощение составляли колбаса, фрукты, сласти и две большие оплетенные бутыли. Джиния подумала, не такие ли пирушки устраивали в свое время Амелия с Гвидо, и, выпив вина, спросила у них об этом, а они стали со смехом рассказывать, что вытворяли в этой студии. Джиния слушала с завистью, ей казалось, что она родилась слишком поздно, и она сама называла себя за это дурой. Она понимала, что с художниками не надо серьезничать, потому что они ведут не такую жизнь, как другие, ведь вот Родригес, который не писал картин, сидел тихо и жевал, а если что и говорил, то только насмешничал. Он исподлобья лукаво посматривал на Джинию, и она переносила на него то чувство раздражения, которое вызывали у нее рассказы о том, как Гвидо развлекался с Амелией.
– Нехорошо рассказывать мне все это, – сказала она жалобно. – Обидно делается, что меня здесь тогда не было.
– Но теперь-то ты здесь, – сказала Амелия, – вот и веселись.
И тут Джиния почувствовала желание, неудержимое желание побыть наедине с Гвидо. Однако она понимала, что так расхрабрилась только потому, что рядом с ней сидит Амелия. Иначе она удрала бы.
«Я еще не научилась держать себя в руках, – повторяла она про себя. – Я не должна волноваться».
Потом все закурили, и ей тоже дали сигарету. Джиния не хотела курить, но Гвидо сел рядом с ней, поднес ей спичку и сказал, чтобы она не затягивалась. Амелия и Родригес возились на краю тахты.
Джиния, отстранив Гвидо, вскочила на ноги, положила сигарету и, ни слова не говоря, прошла в глубину студии, откинула портьеру и остановилась в темноте. Позади нее разговаривали, но голоса звучали приглушенно, будто доносились откуда-то издалека.
– Гвидо, – прошептала она не оборачиваясь и бросилась ничком на кровать.
X
Все четверо молча вышли из дому, и Гвидо с Родригесом проводили их до трамвая. Гвидо в берете, надвинутом на глаза, был совсем другой. Он обеими руками сжимал руку Джинии и говорил ей: «Джинетта, милая». Тротуар, казалось, уходил у нее из-под ног. Амелия взяла ее под руку.
Когда они дожидались трамвая, зашел разговор о велосипедах. Но Гвидо пододвинулся к Джинии и тихо сказал ей:
– Смотри не передумай. А то я не напишу твоего портрета.
Джиния улыбнулась ему и взяла его за руку.
В трамвае она молчала, уставившись в спину водителя.
– Как придешь домой, сразу ложись в постель, – сказала Амелия. – Это у тебя больше от вина.
– Не думай, я не пьяная, – сказала Джиния.
