– Санча… хотя я и не был тебе настоящим мужем, но я люблю тебя… Конечно, не так, как Чезаре, прости, я так не могу… Мне очень жаль, что ты уезжаешь, ты хорошая… и Лукреция плачет… Передай Альфонсо, что его жена очень расстроена его поступком, она все время плачет, потому что думает, что он бросил их с будущим ребенком…
Кажется, переведя речь на Лукрецию, Джофре испытал даже облегчение. Ему явно было трудно говорить о своем отношении к Санче, а та прекрасно понимала, что Джофре сознательно уступил ее брату и чувствовал себя из-за этого крайне неуютно. Самой женщине тоже вовсе не хотелось обсуждать с мужем свои отношения с Чезаре, потому разговор пошел о Лукреции и Альфонсо.
– Джофре, прошу тебя, убеди Лукрецию, что муж ее не бросал. Мы же не знаем, почему он столь поспешно уехал, возможно, у него были серьезные причины.
– Лукреция твердит, что раз он ничего не сказал жене, значит, не любит, не доверяет, боится ее…
Санча подумала, что не доверяет вполне резонно, ведь Лукреция прежде всего Борджиа, а потом герцогиня Бисельи, и неизвестно, как поступила бы она, знай о возможном бегстве мужа. Видно, об этом же подумал и Джофре, он даже мотнул головой:
– Лукреция никогда не предала бы Альфонсо, она его действительно любит.
Санче пришло в голову объяснение:
– Но знай Лукреция о готовящемся бегстве Альфонсо, ей трудно было бы не сказать отцу. Это означало бы предать Борджиа. Может, поэтому Альфонсо и ничего не сказал – чтобы не заставлять Лукрецию кого-то предавать?
Джофре ахнул:
– А ведь ты права! Но это нужно сказать Лукреции! Ты должна ей это сказать!
– Как?! Она не желает со мной разговаривать, считая, что и я ее предала.
– Я скажу.
Глядя вслед мужу, Санча вздохнула: он не сделал попытки уговорить отца отказаться от изгнания жены, не заступился за нее, даже не выразил своего протеста. Но как мог протестовать против всесильного Борджиа тот, кто и сам-то с трудом удерживался в качестве члена этой семьи? Кто такой Джофре? Для Папы никто, Родриго Борджиа никогда не был уверен в своем отцовстве относительно этого сына Ваноцци, а с годами похожесть на Джордже ди Кроче и непохожесть на Борджиа становились все заметней. Сказывалось это, прежде всего, в характере. Насколько бешеными были оба брата – Джованни и Чезаре, настолько мягким и спокойным оказывался Джофре. В нем не было огня Родриго Борджиа, который получили все дети Папы. Раньше сам Борджиа не отрицал свое отцовство относительно Джофре, бесились только Джованни и особенно Чезаре, но с годами неприязнь к Джофре становилась у понтифика все заметней.
Папа не винил в побеге мужа свою дочь Лукрецию, и это было справедливо. Но он винил Джофре в побеге брата его супруги! Скорее всего, потому что нужно было кого-то винить, кроме не углядевших за Альфонсо шпионов.
Санча сочувствовала своему незадачливому мужу и злилась на него. Ну что ж, следовало признать, что ее замужество было весьма неудачным с первого до последнего дня. Интересно, под каким предлогом Папа разведет их с Джофре, ведь объявить брак несостоявшимся нельзя, она не Джованни Сфорца, чтобы ничего не суметь в постели. Если Борджиа вздумается обвинить ее в супружеской неверности, то она на весь мир объявит, что наставляла супругу рога с Чезаре Борджиа, который был в то время кардиналом!
Подумав об этом, Санча поняла, что ей и впрямь нужно уносить ноги как можно скорее, за такие слова можно поплатиться не только браком, но и жизнью. Супружеская неверность невестки, как и обвинения в связи с ней Чезаре для Папы будут значить мало, но у разозлившегося Чезаре очень длинные руки, и, как рассказывали, у Борджиа очень действенный яд.
Лукреция ревела уже который день. Санча уехала, Джоффредо не сделал и попытки последовать за женой. Папа сначала злился, потом задумался. Видно, дочь и впрямь любит своего трусливого мужа. Но Борджиа не мог допустить, чтобы она уехала в Неаполь или даже в Сквиллаче вместе с Санчей. Он не сознавался даже себе, что предпочел бы отъезд Джоффредо вместе с супругой. Каждый день видеть убийцу сына было уже невтерпеж, тем более зная, что обвиняют в этом убийстве другого.
Но Джоффредо даже не попросил разрешения уехать, не то что удрать тайком.
Родриго мучился от всего сразу: от откровенного горя Лукреции, ее бесконечных слез, от неизвестности в отношении судьбы Чезаре, от необходимости ежедневно видеть Джоффредо и знать, что не может ничего против него сделать… Но больше всего его раздражала дочь. Неужели можно так полюбить человека, если тот не Борджиа? Конечно, Альфонсо хорош собой, возможно, он ласков и приятен в общении, возможно, он прекрасный любовник, но чтоб так горевать из-за бегства этого слизняка?.. С Лукрецией нужно было что-то делать.
Папа сгоряча обещал дочери, что сделает все, чтобы вернуть беглеца. Вообще-то, ему вовсе не был нужен Альфонсо, но обещание дочери приходилось выполнять. Королю Неаполя было отправлено послание с укором из-за поступка Альфонсо Арагонского и просьбой содействовать возвращению блудного мужа к законной супруге.
Но что делать, если король предложит попросту поступить наоборот – жене приехать к мужу? По сути, так и должно быть, но отпускать любимую дочь в Неаполь, тем более беременную, чтобы они с ребенком оказались попросту заложниками короля, как уже оказался Чезаре?.. Нет, допустить этого Борджиа не мог!
Но он вынужден признаться, что Лукреция вполне способна сбежать к своему Альфонсо и без разрешения отца. Конечно, ее можно окружить сотней слуг, сторожить день и ночь, приковать цепью, в конце концов, но Лукреция не Джоффредо, она и слуг разгонит, и цепь порвет. И все же надо что-то придумать…
На столе почти горой бумаги, которые не могли дождаться своего часа, Папе не до дел. Но Родриго умел взять себя в руки. Быстро проглядывая одно за другим оставленные секретарем прошения, которые следовало разобрать поскорее, он вдруг наткнулся взглядом на название города: Сполето. Сполето… Город на сто пятьдесят миль северней Рима, то есть дальше от Неаполя и от Альфонсо, но сейчас не это интересовало Борджиа.
В Сполето давно нет губернатора, Папа никак не мог решить, кого из кардиналов или епископов туда отправить. Его взгляд уперся в колонну и долго что-то изучал на ней. Но Борджиа не видел красивой резьбы, не замечал позолоты. Он придумал, как привязать свою дочь к Риму, а заодно и привести ее в чувство.
Слуга появился по первому зову, он прекрасно знал, что все Борджиа не любят ждать.
– Позови ко мне донну Лукрецию. Скажи, что мне срочно нужно ее видеть, пусть придет, как есть, даже если она не причесана.
…Лукреция действительно была не причесана, но служанкам удалось быстро забрать ее роскошные волосы в сетку и разложить на плечах. Все же хорошая придумка эти украшенные сетки, можно убрать волосы быстро и без особого труда.
Она торопилась в кабинет отца, надеясь услышать новость об Альфонсо, зачем иначе так срочно мог вызвать ее понтифик? Впервые за последние дни слезы на глазах Лукреции высохли, сами глаза сверкали, дочь Борджиа была взволнована. Служанки едва поспевали следом за своей почти бегущей госпожой, прямо на ходу что-то поправляя в ее наряде, встречные служители отходили в стороны и с беспокойством глядели на Лукрецию. Что еще случилось в семействе Борджиа?
Лукреция почти вбежала в кабинет отца, Родриго обернулся, окинул взглядом слуг, коротко приказал:
– Оставьте нас.
Те быстро выскользнули из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Подслушивать Борджиа не рекомендовалось, можно найти свою смерть в мутных водах Тибра.
Лукреция смогла сдержаться, пока они не остались одни, потом поспешно подошла к руке понтифика, поцеловала, подняла на отца взволнованные, умоляющие глаза:
– Что случилось, Ваше Святейшество?
– Успокойся, присядь. Дурных вестей о твоем муже нет, правда, и хороших пока тоже…
Поймав тревожно-удивленный взгляд дочери, усмехнулся:
– Есть дела и кроме блудного супруга…
