Но не дело горничных размышлять над вопросами своих хозяев, и Луиза старательно поправила все складочки на платье Жанны и перекрестила ее вслед на всякий случай, мало ли что…
Парис де Монмартель смотрел на племянницу де Турнеэма чуть странновато, словно что-то оценивая. В другое время де Турнеэма, да и саму Жанну неприятно поразил бы такой взгляд, но сейчас они прекрасно понимали, что тот действительно оценивает.
Увиденное Париса явно устроило, он даже согласно кивнул головой:
– Вы похорошели, мадам.
– Благодарю вас, сир.
– Я не буду вести долгие беседы, убеждая вас в важности момента. Скажу только одно: время наступило. Король одинок и несчастен, ему нужно утешение, которое вы, надеюсь, сумеете ему дать.
– Но как я смогу его дать, если не бываю в Версале?
– Вы полагаете, что утешать можно только там?
Жанна выпрямилась, по ее щекам пошли красные пятна. Она влюблена в короля, мечтала стать его любовницей, но не съемной женщиной на ночь!
Парис, услышав такие речи, не возмутился, а даже залюбовался красавицей, полыхавшей праведным огнем. Наконец его узкие губы тронула усмешка:
– Я не могу представить вас ко двору, думаю, что и никто другой, кроме самого короля, тоже, или хотя бы по его желанию. Но я могу сделать так, чтобы его величество захотел встретиться с вами. И не в Версале, – глаза Париса заблестели насмешкой, – напротив, приехав туда, вы бы оказались в положении женщины на ночь. Мы заполучим его величество в вашу спальню, конечно, не ту, где вы спите со своим Шарлем, для этого будет предоставлена другая, я постараюсь. А уж дальше ваше дело, чтобы король пожелал продолжения. Если вам удастся, тогда будем действовать дальше. Сумейте очаровать его величество, и вы займете место мадам Шатору.
После этих слов Жанна даже побледнела. Парис снова усмехнулся:
– Не будьте столь впечатлительны, это мешает. Я не имел в виду место ее упокоения. Но советую быть более послушной и благодарной, чем мадам.
Жанне Антуанетте было все равно, для женщины главной в ту минуту казалась сама возможность побывать в объятиях короля, о чем она столько лет мечтала. После разговора она вернулась к себе и долго сидела в кресле, бездумно глядя на огонь, пока не пришел де Турнеэм. Дядя сел во второе кресло, услужливо подвинутое Луизой, вытянул ноги и тоже некоторое время сидел молча. Потом усмехнулся:
– Жанна, помнишь пророчество гадалки? Конечно, помнишь… А ведь оно сбудется, Лебон не ошибается. Парисы сумеют действительно уложить короля в твою постель, а вот что ты сумеешь сделать дальше, будет зависеть только от тебя. Ты не единственная, кого они сейчас могут подсунуть королю, у тебя много соперниц, вообще в Версале очень тяжело, поэтому подумай, хорошенько подумай. Я знаю твое нежное сердечко, оно не перенесет королевского пренебрежения. Ты не Лорагэ или Майи, а его величество уже вкусил разврата.
Турнеэм помолчал и почти горестно вздохнул:
– Возможно, все будет не так, как мы рассчитываем. Очень часто ожидаемые подарки судьбы, попав к нам в руки, оказываются совсем не нужными. У тебя есть несколько дней, хорошенько подумай. В конце концов, – вдруг почти весело заключил он, – в худшем случае просто переспишь с королем.
– А как же Шарль?
– Ты же обещала Шарлю изменить только с его величеством? Пусть тебя это не беспокоит, я хочу, чтобы ты поняла одно: если тебе придется не по вкусу постель с королем, никто неволить не станет. Но если решишь, что это нужно, то я помогу, да и Парисы, думаю, тоже.
Он ушел, а Жанна долго обдумывала свое положение. Интересно, как они собираются заполучить короля в ее постель? Разве что похитят и привезут связанным?
Эта нелепая мысль немного развеселила.
После обеда от Парисов пришел большущий оплаченный счет на новые наряды и всякие мелочи. Жанна растерянно смотрела на огромную цифру, которую гарантировали банкиры, и понимала, что ее просто покупают. Стало очень тошно, но тут ее взгляд упал на акварель, сделанную в Сенарском лесу. В этих местах она встречала короля летом… сердце бешено забилось.
Нет, даже если ей предстоит всего ночь с тем, о ком она столько мечтала, если потом он пренебрежительно забудет о ней, она готова. Ради одной ночи готова даже быть зависимой от Парисов и изменить мужу!
Утро в Версале начиналось для всех по-разному, но для одного человека всегда одинаково. Этим человеком был король.
В чьей бы спальне его величество ни провел ночь, с рассветом он обязан быть в собственной постели и либо спать, либо изображать сон, если в действительности проснулся давным-давно. Этикет обязывал.
Пожалуй, ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЭТИКЕТ был единственным, кому безропотно подчинялись даже те, кто в остальном не подчинялся ничему. Особенно усердствовал прадед Людовика XV, предыдущий король Людовик XIV, который возвел Этикет в ранг абсолюта, сильно осложнив жизнь и себе, и придворным, и своему правнуку.
Рано поутру, старательно скрывая зевоту – придворные дамы за раскрытыми веерами, а кавалеры за кружевными манжетами своих камзолов, – в приемном зале ждали появления церемониймейстера с объявлением, что его величество проснулся.
За те дни, что король страдал сначала в Ля Мюэтте, а потом в Трианоне, двор несколько отвык от необходимости ни свет ни заря топтаться в ожидании церемонии поднесения королевского ночного горшка, и теперь многие были даже не против, если бы таковую вообще отменили. Но кто мог посягнуть на святая святых – ЭТИКЕТ?! Ни-ни, никто не рискнул бы, даже король, которому тот страшно досаждал.
Все вернулось на круги своя: печатая шаг, в зал вышел церемониймейстер, важно и медленно прошествовал на середину, строго оглядел собравшихся, грохнул о пол здоровенным жезлом и провозгласил хорошо поставленным голосом:
– Первый смотритель ночного горшка его величества!
Не менее важно и медленно к нему приблизился, держа ночную вазу в вытянутой руке, исполненный важности от сознания своей роли в жизни короля и двора придворный.
Убедившись, что ваза прибыла, церемониймейстер снова ударил об пол:
– Второй смотритель ночного горшка его величества!
Теперь вышагивал второй смотритель. Он с легким поклоном принял драгоценный сосуд от своего предшественника и так же торжественно понес его к двери королевской спальни.
Когда до двери оставалось два шага, посох еще раз попытался пробить дыру в паркете:
– Третий смотритель королевского горшка!
В распахнутой двери, готовый принять драгоценность, уже стоял третий смотритель, он был к его величеству ближе остальных, а потому самым важным и двигался еще медленней.
Герцогиня де Рошешуар, срочно прибывшая в Версаль в надежде помочь скрасить одиночество королю, лукаво шепнула своей соседке:
– Только бы его величество дотерпел до конца церемонии…
Дамы хихикнули, прикрыв лица веерами. Смеяться над утренними действиями вокруг короля не полагалось вообще, а сейчас, когда двор практически в трауре из-за смерти любимой королевской игрушки, тем более.
Людовик действительно с трудом сдерживал естественное желание получить драгоценный сосуд в свои руки поскорей, он едва не выхватил горшок из рук третьего смотрителя. Зато какое король испытывал облегчение, когда ваза добиралась по назначению… Это может понять только тот, для кого найти место для отправления естественных надобностей иногда проблема. У его величества такое бывало почти ежедневно.
– Уф… наконец-то! Теперь одеваться.
В отличие от нормальных людей королевская чета не имела возможности совершать вполне обычные для других действия втайне, с легкой руки «короля-солнце» Людовика XIV абсолютно все, включая естественные надобности, совершалось на виду и приравнивалось к государственному акту.
– Лучше совсем не раздеваться, чтобы потом не тратить столько времени на торжественное
