праздник! Позову вместе с конунгом Ярицлейвом! – быстро исправил свою оплошность Олав.
Ингигерд с грустью подумала, что никакого праздника не будет. Внутри росла уверенность, что упрямый Олав найдет свою погибель в этой попытке.
А Ярослав, постаравшись выкинуть из головы нелюбовь Ингигерд и строптивость Олава, действительно направился на юг.
Болеслава уже давно не было на свете, правда, незадолго до смерти он все же успел добиться от германского императора права именоваться королем. К власти в Польше пришел сын Болеслава, Мешко Ламберт, далеко не такой жесткий и напористый. Польский престол заколебался.
За год до Болеслава умер и поддерживавший его Генрих II, а новый император Конрад II не намеревался сохранять мир на границах Польши.
Самое время было Ярославу потребовать возврата захваченных земель. Князь направил рать в Червенские земли, к городу Белза. Поход удался, город пал, можно было бы двигаться и дальше. Но судьба, как обычно, распорядилась иначе.
Ярославу не спалось, после ссоры с Ингигерд он вообще редко спал нормально. Когда отступали дневные заботы и стан затихал, приходили мысли, которых он боялся. Нет, Ярослав думал не о братьях или мятежном племяннике, не о делах, а о жене. Мысленно винил Ингигерд во лжи, в неискренности, в том, что не ценит его старания и его любовь…
Ночь была безветренной и потому безоблачной. Яркие крупные звезды усеяли весь небосклон. Они перемигивались, словно о чем-то сговариваясь и не замечая почти круглую желтую луну. Чуть дальше от шатра у костров пересмеивались дружинники, слышалось лошадиное всхрапывание, далеко в бору ухал филин, тихонько плескалась вода в реке. И такая мирная тишина опустилась на все это, что казалось, никаких войн больше не будет! Ярослав вздохнул: Господь так разумно и красиво устроил этот мир, но людская жажда власти без конца сталкивает в нем человека с человеком.
От размышлений князя отвлек разговор сидевших сбоку от шатра воинов. Голоса знакомые, это два его гридя, не видя Ярослава, беседовали меж собой.
– Я домой не вернусь…
– Ты чего это?
– А не нужен я ей.
– Брось, Зорянка твоя баба хорошая, и детки вон тоже… И верная, ты не сомневайся, верная, – горячо убеждал друга второй дружинник.
– Да знаю, что верная, только другой ей люб.
Ярослав замер. Еще минуту назад казалось, что такая беда могла быть только у него, а вот гляди ж ты, и у дружинника тоже…
– Ну и что, что люб! Верная она тебе, не можешь ты ее попрекнуть! – настаивал второй.
– Я и не попрекаю. Да только знаешь – каково видеть ее мытарства? И деток народила, и дом блюдет, и честь мою не марает, а у нее душа к другому рвется, и моя кровью исходит от этого.
– Может, ее проучить?
– За что? Она же и слова не скажет, только смотрит на него так, как на меня ни разу не глянула. А я за ее такой вот взгляд готов все отдать!
Ярослав стиснул зубы, чтобы не застонать, дружинник словно выговаривал его собственную многолетнюю боль. И Ингигерд вот также – верная жена, это несомненно, и детки хорошие, и княгиня она прекрасная, вон как в Новгороде любят, всем хороша, но смотрит на другого тем взглядом, какого самому князю не дождаться.
Приятели чуть помолчали, потом второй сокрушенно вздохнул:
– И чего этим бабам не хватает? Чего ее на сторону тянет? Пусть не телом, но сердцем-то тянет?
– А сердце, оно вольное, ему не прикажешь. И поделать ничего нельзя, хоть золотом осыпь, хоть убей, к кому легло, к тому и тянет.
– И чего ты теперь? Домой не вернешься, так как же?
– Мое злато Зорянке передашь, чтобы на детей хватило. А про меня скажешь, что погиб, мол. Пусть с другим свою судьбу свяжет, коли захочет.
– Грех это! Как же она сможет при живом муже?!
– Тот грех я на себя приму. Коли взял ее за себя, зная, что другому обещалась, так и грех на себя взять должен. Пусть ее душенька вольной будет.
– Ой, зря ты, ей-богу!
Ярослав дольше не мог слушать, метнулся в шатер, бросился на ложе, лежал, сцепив зубами край рукава, чтобы не застонать. Дружинники, видно, услышали, замолчали, потом первый спросил:
– Чего это? Никак князь? – Немного погодя протянул: – Не-е… помнилось.
– Ты помни, что я сказал. Как вернетесь в Новгород, сходи к Зорянке, только про меня много-то не плети, а то я тебя знаю, станешь сказывать, как я геройски погиб, да и проболтаешься. Молчком все, злато отдай и вели замуж идти, чтоб вдовой не сидеть.
– А ты куда же?
– В Чернигов пойду, сказывают, князь Мстислав в свою дружину набирает. Там тоже русы…
Что еще говорил бедолага, Ярослав уже не слышал, приятели, видно, отошли от шатра подальше. Сам князь до самого утра лежал, закинув руки за голову и размышляя.
Сначала внутри все противилось словам обиженного судьбой дружинника, но потом Ярослав понял, что тот прав в главном – вины женщины в ее любви нет, сердцу действительно не прикажешь, оно никого не слушает. Ингигерд хорошая и верная жена, она прекрасная мать, хорошая княгиня, а что любит Олава, так в том никто не виноват.
Ярослав вдруг осознал, что все эти годы пытался получить то, чего и ждать не стоило. Любовь нельзя купить, нельзя вымолить, а дарить ее хромому мужу Ингигерд не желала. Или не могла? Это все равно. И Олав тоже не виноват.
Но дружинник мог уйти и не возвращаться домой, а князь? Он не может вот так исчезнуть, оставив жене даже огромные деньги, за ним люди, за ним Русь.
Сердце заныло так, что едва не застонал. Он князь, а Ингигерд княгиня, и сколь бы ни было мучительно, он будет с ней рядом, пока не вырастут сыновья и дочери, пока не соберет Русь снова воедино. Как такое вынести, как жить, зная, что мысли любимой принадлежат другому, Ярослав не ведал, но теперь он знал точно – навязывать свою любовь Ингигерд он не станет. Дружинник прав – насильно мил не будешь.
От такого решения почему-то стало очень спокойно на душе. Горько и больно, но спокойно, словно прорвал давно мучивший нарыв. Если вдуматься, то так оно и было: много лет он прятал сам от себя понимание, что не люб Ингигерд, старался увидеть в каждом ее благосклонном взгляде любовь и даже находил ведь! Теперь понимал, что обманывался, что эта любовь была простой благодарностью или даже жалостью…
От мысли о жалости снова стало плохо, заскрипел зубами. Брала досада на свою беспомощность. Легко обмануть того, кто хочет быть обманутым. Он хотел и бывал. Нет, Ингигерд верная жена, а уж что у нее в мыслях…
И все равно после этих размышлений ему стало спокойней, метания многих лет отступили. Видно, его судьба такая – не быть любимым никем.
Нет, неправда, его очень любила мать, но судьба рано развела их далеко друг от друга. Его любила сестра Предслава, а он, получается, бросил ее. Его любила Анна, но и жену он тоже предал! Обманывал себя, что это ответ на ее предательство, а нужно было сначала разузнать все хорошенько.
Но если бы не тогдашняя горькая обида на Анну, на сплошные неудачи, то не встретил бы Ингигерд… Мелькнула мысль, что вот так судьба его наказала за предательство любившей жены, мается, а что делать не знает.
Нет, теперь Ярослав знал, что делать.
Постепенно мысли вернулись к сиюминутным делам. Размечтался: вернуться… сначала надо дело сделать, ради которого людей в поход повел. За разбой Брячислава следовало крепко наказать! Ярослав вспомнил, что до сих пор воинское счастье ему совсем не улыбалось, но почему-то сейчас казалось, что все получится. Словно тяжелый груз нерешенных проблем висел за плечами, не давая выпрямиться, а теперь сброшен, и можно двигаться дальше.
