Даже если бы муж привез себе жену из вечерних стран и сделал ее хатун, Огуль-Гаймиш не так обиделась, просто нашла способ поставить новую жену на место, и все. Но не Сорхахтани-беги! Неужели она с Туракиной-хатун не допустили на белую кошму Ширамуна для того, чтобы одна была отравлена, а вторая уступила свое место сопернице? Нет уж, Гуюк, не бывать тому.
Огуль-Гаймиш знала, что она будет делать. Муж унизил ее одним своим предложением старухе, а потом еще тем, что сделал это за ее спиной. Ну что ж, в ответ она просто не будет мешать людям, которым мешает сам Гуюк, и никого ни о чем не предупредит. Этого будет достаточно. Теперь Огуль-Гаймиш из советчика превратилась в наблюдателя, она решила не говорить о предсказаниях шаманов. Хан смеется над ее увлечением? Пусть смеется, она не станет настаивать и навязывать свои знания.
Как она могла укорить мужа? Разве имела право хатун возразить, если Великий хан решил взять себе еще одну жену или назвать другую любимой? Возразить-то могла, только кто бы ее послушал.
Но хатун понимала и другое: скрывать, что она знает о неудачном сватовстве хана, нельзя. Он неглуп и прекрасно понимает, что слухи уже поползли. Значит, свою обиду надо показать, а вот в остальном молчать.
Так и получилось, понимая, что жене придется объяснять все про Сорхахтани-беги, Гуюк несколько дней вообще не приходил к Огуль-Гаймиш, а потом зашел днем.
– Хан решил сделать эту длинноносую старуху Великой хатун? Куда деваться мне, уезжать в свою орду?
Огуль-Гаймиш очень постаралась, чтобы на ресницах не блеснули слезы, но чуть дрогнувший голос все же выдал обиду. Если бы муж стал горячо убеждать, что ничего подобного делать и не собирался, что это просто слухи, она поверила бы, легче всего обмануть того, кто хочет быть обманутым. Но Гуюк зло дернул плечом:
– Глупости, никуда уезжать не нужно. Я сам скоро уеду.
Хатун ответила тем же:
– Просто она отказалась!
– Да, и будет за это наказана. Я разоружу ее тумены!
Огуль-Гаймиш меньше всего интересовали тумены Сорхахтани-беги. При чем здесь войска, если эта старуха чуть не отняла у нее мужа, а вместе с ним и положение Великой хатун?!
Когда-то место для своей столицы выбрал сам Великий Потрясатель Вселенной Чингисхан, но построить не успел. Это сделал его сын Угедей. Великий хан Угедей расстарался, его мало волновало, как выглядит сам город, для Угедея главным был его дворец – огромный, построенный, чтобы поразить любого, туда попавшего, богато отделанный, он вполне подходил, чтобы произвести впечатление на послов и представителей покоренных стран.
Сам город делился на два района, в одном жили и торговали купцы, во втором делали полезные вещи ремесленники. Один район был богатым, второй рабочим. Но изделия второй части все равно попадали в первую, потому что ими тоже торговали на рынке Каракорума. Город очень быстро немыслимо разросся вширь, сначала потому, что Угедей распорядился, чтобы все братья, сыновья и племянники тоже построили себе дворцы вокруг его собственного, а потом и потому, что юрты тех, кто кормил, поил, убирал, одевал город, заполнили округу.
Разные люди принесли с собой разные обычаи и верования. Если с обычаями было строго, признавались только те, что не шли вразрез с монгольскими, то вера дозволялась всякая, часто даже в семьях муж и жена, отец и сын, родные братья были разной веры. И в ханской семье так: Гуюк христианин, а жена больше верила шаманам.
Великий хан Гуюк не любил Каракорум и свой дворец, ему куда милее жизнь в ставке, в юрте. Это его отец Великий хан Угедей постарался отстроить большой двор с дворцом, чтобы показывать мощь Монголии иностранным послам и купцам. Глупо, потому что мощь не в позолоте столбов или украшениях, которых во дворце немыслимое количество, а в монгольских туменах. Не будь туменов, не было бы и золота.
Гуюк не любил приемы, когда нужно было часами высиживать на ложе, поднятом высоко на помосте, и делать вид, что слушаешь монотонное бормотание толмача, повторяющего за послами их приветствия. Особенно он не мог терпеть приветствия владык южных стран, у которых сквозь лживое многословие трудно пробиться. Они хвалили и хвалили, но хан точно знал, что отвернись, и получишь нож в спину.
Даже находясь в Каракоруме, Гуюк предпочитал жить не в каменном мешке, пусть и искусно украшенном, а в большой юрте, поставленной рядом с ним. Великая хатун тоже поставила юрту, даже не одну – для себя и своих приближенных, среди которых иногда бывали весьма странные люди… Но такова уж Огуль-Гаймиш, ее не переделаешь, и она мать его сыновей. Покои хатун соединялись с большим дворцом переходом, в котором всегда дежурили верные нукеры, а потому проникнуть из дворца, где мог оказаться чужак, в личные покои невозможно.
Личные покои тоже построены ханом Угедеем, Огуль-Гаймиш только украсила их по своему вкусу. Гуюк пока ничего не строил, его мысли были заняты не тем. К чему что-то возводить, если не ясен исход противостояния с Бату? Сначала вопрос власти, а потом все остальное.
После глупого отказа Сорхахтани и неприятного разговора с женой Гуюк долго не размышлял, он поспешил выполнить то, о чем говорил Огуль-Гаймиш. Прежде чем уйти направо, то есть в сторону Бату, нужно разоружить тех, кто остается за спиной, никто не станет следить за волком, понимая, что позади тигр.
Сейчас хану было очень тяжело, он одинок. Он был одинок всегда, даже когда был жив отец, когда была жива мать, и при друзьях все равно одинок, и рядом с женой и сыновьями тоже. Хан хорошо знал, что им всем нужно, знал цену их словам, улыбкам, их советам. Знал, что отец не любил его, мать не желала отдавать власть, друзья вставали на его сторону, потому что это было выгодно. А вот настоящего друга, способного отдать за него жизнь, не потому что он хан, а потому что друг, какие были когда-то у Великого Потрясателя Вселенной, у Гуюка не было.
Но для себя он уже решил, что так и должно быть, тому, кто на вершине, всегда одиноко, там не место толпе, даже дружеской, не место и другу, власть – это всегда одиночество, хотя оно сильно разъедает душу, в ней становится холодно и пусто, и ничто уже не радует.
Действительно, когда-то он был молод и тщеславен, следил, чтобы его кони были лучше, всегда держал у своей юрты оседланного белого жеребца, не мог пройти и ста шагов своими ногами, считая это недостойным настоящего монгола. Старался, чтобы лучшим было все, ревниво наблюдая за братьями родными и особенно двоюродными. Потому было особенно обидно, когда на курултае джихангиром похода на запад был выбран не он, а проклятый Бату. Они ровесники, так что же заставило Субедея, этого одноглазого барса с отрубленной лапой, выбрать своим ставленником сына Джучи, а не сына Угедея? Что такое почувствовал или увидел Субедей?
Но Гуюк не смог усидеть дома, он отправился в поход вместе с остальными, надеясь, что Вечному Небу будет угодно вознести его, а не Бату, и бог войны Сульдэ решит помочь тоже ему. Может, так и было бы, не будь этих урусов. Бату нажаловался Великому хану, и тот в угоду племяннику решил наказать собственного сына. Сразу пошли разговоры: собственного ли? Великая хатун Туракина не смогла простить мужу новых сомнений и сплетен, Угедей вовремя отправился к своему отцу Потрясателю Вселенной.
Но и отдавать сыну власть мать тоже не торопилась. С трудом тогда удалось Гуюку все же собрать курултай и добиться выбора его ханом. Все считали, что это сделала Туракина. Пусть считают. Все согласились с таким выбором, кроме Бату. Хитрый хан не приехал на курултай, прекрасно понимая, что обратно не вернется. И своего представителя не прислал, чтобы подтвердить согласие с любым решением. Нет, он не возражал, но и не признавал. Что это за власть у Великого хана, если самый сильный из его ханов таковую не признает?
Как-то случилось, что все либо на стороне Бату, а Гуюк не сомневался, что Сорхахтани на той стороне, либо, как Огуль-Гаймиш, заняты своими делами. Для жены важнее то, что она чуть не потеряла возможность называться Великой хатун. Верно сообразила, что, став женой Великого хана, Сорхахтани обязательно стала бы и Великой хатун, потому что старше по возрасту, потому что сильнее, потому что ее куда больше любят, чем Огуль-Гаймиш.
Хан поморщился, об этом догадалась, а сообразить, что она Великая хатун, только пока он Великий хан, и что, не стань его, она тоже все потеряет, не смогла. Глупая Огуль-Гаймиш, никчемная. Сидит в своих покоях, выезжая только на прогулки, охоту или к шаманам, слушается их во всем. Гуюку не удалось
