Два моих других хороших знакомых также с мая 1973 года Мирослав Милевский и Чеслав Кищак выросли на моих глазах до министров внутренних дел и членов Политбюро.
Эти и другие подобные примеры свидетельствуют не только о правильной оценке способностей и личных качеств этих польских деятелей, но и о том, что на протяжении всех долгих 12 лет я мог рассчитывать на плодотворные встречи с ними и встречался, по моим скромным подсчетам, не десятки, а сотни раз.
Успешным путем приобретения полезных собеседников оказалось изучение периферийных кадров, имеющих перспективы на продвижение в центральные организации.
Совершая многочисленные поездки в воеводства, как правило, с кем-нибудь из руководства МВД (министром С. Ковальчиком, его заместителями Т. Петшаком, М. Милевским и другими), я знакомился с Первыми секретарями ЦК ПОРП, приглашал их посетить меня в Варшаве. При этом, учитывая их рейтинг у руководства ПОРП, стремился установить более прочные знакомства с теми, кто являлся наиболее вероятными кандидатами на выдвижение в Центр. Так появился ряд контактов среди вновь избранных членов Политбюро, Секретариата ЦК ПОРП. Примерно такой же процесс происходил с выдвижением из нижестоящих сотрудников ЦК, МВД, MHO на руководящие позиции в интересовавших меня объектах. Из рядовых членов ЦК — в заведующие отделов аппарата ЦК, из директоров департаментов — в заместители министров и т. д.
Таким образом, база для получения многообразной информации о положении в стране, о намечавшихся важных решениях, о ходе их обсуждения в Политбюро и на заседаниях Секретариата ЦК ПОРП, на пленумах ЦК, о реакции польского руководства на деятельность внутренней оппозиции, на выступления трудящихся с протестами против социально-экономической политики правительства была создана.
Как практически использовался мною метод «заочного проникновения», покажу на ряде эпизодов.
Когда в мае 1973 года я знакомился с положением в МВД ПНР, я узнал, что министр С. Ковальчик, его заместитель М. Милевский, Секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро ЦК ПОРП С. Каня, курировавший МВД, — все они в различной форме, но определенно дали мне понять, что член Политбюро и Секретарь ЦК ПОРП Ф. Шляхтиц, бывший одно время министром внутренних дел и затем Секретарем ЦК, курировавшим МВД до С. Кани, стая фактически «человеком № 2» в партии после Е. Герека. Используя свое преобладающее влияние на Первого секретаря ЦК, Шляхтиц бесцеремонно вмешивался в дела МВД через голову министра С. Ковальчика, вызывая возмущение последнего, а также стремился командовать и министерством национальной обороны, вызывая аналогичную реакцию у члена Политбюро, министра В. Ярузельского.
Поскольку для меня уже стало ясно, что Шляхтиц явно метит заменить на посту Первого секретаря Герека, а его приход к руководству партией и страной, по утверждению моих собеседников, которое я разделял, не сулил ничего хорошего для развития советско-польских отношений, я стал уделять пристальное внимание фигуре Шляхтица.
Перипетии его «подъема к власти» и падения изложены мною в книге о Польше (Павлов В. Я был резидентом КГБ в Польше. Варшава, 1994). Думаю, что сейчас интересно вспомнить о том кульминационном эпизоде в середине 1974 года, который завершил его политическую карьеру.
В июне 1974 года состоялось очередное заседание Политбюро, на котором, как мне уже было известно из бесед с моими постоянными контактами из числа членов политического руководства (в том числе с министром Ковальчиком и Каней), должен был состояться серьезный разговор со Шляхтицем большинства членов руководства, недовольных его притязаниями на ведущую роль и подмену Первого секретаря в руководстве партией и страной.
Сразу после окончания заседания один из его участников, с которым мы перед тем беседовали на тему роли личности в истории и мой собеседник приводил действия Шляхтица как негативный пример, позвонил мне и мы встретились.
Мой знакомый был возбужден и сразу сказал, что с «нашим героем», имея в виду Шляхтица, все кончено и история забудет о нем. Не ожидая от меня недоуменных вопросов, он сообщил, что Шляхтиц, которому не откажешь в сообразительности и бойцовском характере, уже понявший, возможно, со слов своего «друга» Герека, что готовится решительный бой с ним, сам перешел в наступление. Он заявил, что хочет с согласия Герека доложить Политбюро свои оценки положения в стране, состояния экономики и политики в области внешнеэкономических отношений, в том числе и с Советским Союзом.
Говоря об этом докладе, мой собеседник весьма эмоционально представлял, как вел себя Шляхтиц — как настоящий прокурор, — обвиняя всех других в деяниях, которые на самом деле нужно было прежде всего отнести к самому себе. «Ведь он, — с возмущением сказал мой собеседник, — осмелился даже меня обвинить чуть ли не в антисоветизме». Действительно, здесь Шляхтиц переборщил, так как было известно, что мой собеседник всегда не только твердо ратовал за укрепление союза и дружбы с нашей страной, но и много делал для этого.
Зная, что мой собеседник был одним из инициаторов противостояния притязаниям амбициозного Шляхтица, я поздравил его с одержанной важной победой. Тут же, для того чтобы выяснить атмосферу прошедшего заседания и позицию, занятую Гереком (Шляхтиц был его фаворитом более трех лет), я задал вопрос, действительно ли Шляхтиц только демагогически взваливал на других необоснованные обвинения или все же говорил что-то правильное.
Мой собеседник ответил, что на самом деле все, о чем докладывал Шляхтиц, если не считать некоторых огульных преувеличений (например, в антисоветизме), было чистой правдой. Но использовал он действительные факты и их оценки крайне неудачно, явно переоценив свое влияние на Герека и недооценив назревшее недовольство его действиями и поведением в высшем руководстве.
К сожалению, все, о чем он говорил, действительно имело место в деятельности и Политбюро, и правительства, но прежде всего было правильным для оценки самого Шляхтица. «Если говорить об антисоветизме, — сказал мой собеседник, — то скрытным антисоветчиком и прозападником был как раз он сам».
«А как же Герек среагировал на обличительный доклад своего близкого друга?» — спросил я. Ответ на этот вопрос раскрыл передо мною еще одну черту польского вождя. Оказывается, он сам разрешил Шляхтицу сделать именно такой острый доклад на актуальную тему, зная со слов Бабюха и других активных оппонентов Шляхтица, что ему будет дан решительный бой за его клевету на деятельность Политбюро под руководством Герека, что все члены руководства настаивают на том, чтобы он понял, на кого замахивается его личный друг.
Таким образом, Герек сознательно подставил под удар бывшего самого близкого друга и заранее согласился с предложением убрать Шляхтица из Секретариата и перевести в правительство на должность вице-премьера.
Так и произошло. После бурных возмущенных выступлений большинства членов Политбюро единогласно было решено направить его «на исправление ошибок правительства в управлении страной», о которых он так убедительно говорил.
Рассказав об этом главном событии прошедшего заседания, мой собеседник не менее выразительно представил мне в лицах реакцию и высказывания других членов Политбюро, пополнив мои представления о них, их позициях и взаимоотношениях.
Кстати, в связи с этим заседанием меня порадовал министр Ковальчик, который до этого всячески уходил от разговоров на тему деятельности партийного руководства. На этот раз он сам заявился ко мне домой и подробно рассказал о поражении его личного противника. «Теперь, — заявил он, — я вычищу из МВД всех его ставленников, которые порядком мешали мне руководить министерством». Видно было, что Шляхтиц действительно достал его, неосторожно вмешиваясь в дела его ведомства, не учитывая, что Ковальчик пользовался полным доверием Герека и его жалобы на действия Шляхтица сильно воздействовали на усиление подозрений Первого секретаря по отношению к бывшему другу.
В состоявшихся позднее беседах с парой других участников заседания я смог получить дополнительное представление о том, что произошло на Политбюро. Таким образом, я как бы сам побывал на этом важном заседании, заочно проникнув туда с помощью моих очень откровенных (особенно когда речь
