- Нет.
- Ладно, я больше не притронусь к бизнесменам, - пообещал убийца.
- Правда?
- Да. Расслабься.
- Я пытаюсь, Серафим. Но у меня ничего не получается. Ты ведь даже не спросил, хочу ли я видеть на тебе эту калошу…
- Это гандон.
- Боже!
- Успокойся.
- Сними его сейчас же!
- Ага.
- Ну?
- Заело, блин…
- Ко мне еще никто не влезал в калошах.
- Извини. Сейчас…
- Всё?
- Кажется.
- Ну?
Отделавшись от презерватива, Серафим старательно загнал движок между двух роскошных заготовок и, нежно покачиваясь взад-вперед, стараясь не дышать Маше в лицо, накачал ее до потери памяти.
- Потрясно, - похвалила Маша, когда убийца закончил.
- Смачно, правда?
- Кайфово.
- Уютно с тобой, Маня, - удовлетворённо за метил Серафим.
И они закурили.
- Обещай мне, - попросил он.
- Что, милый?
- Обещай никогда не трахаться с Лысым.
- А кто такой Лысый? - не угоняла Маша. (Да, её вдули до потери памяти.)
Серафим расхохотался. Он знал, что у Маши Типовашеевой не все дома, но даже не смел мечтать, что до такой степени.
- Милый,- она растерянно похлопала ресницами, - что с тобой?
- Маша, я тебя обожаю! - Убийца с нежностью погладил ее шею. - Ты лучшее, что мне только попадалось между ног.
- Правда?
- Сейчас позвоню Лысому… - Не уставая хихикать, Серафим взял с тумбочки мобильник. - Расскажу ему…
- Серафим!
- Ну?
- Кто такой Лысый? - недоумевала Маша.
- Ха-ха-ха-ха! Сейчас… - Он набрал номер. - Большая скотина, если честно.
- А ты?
- А я больше.
Маша полыценно обняла Серафима за плечи. А тот, услышав короткие гудки, бросил трубу на место.
- Занято. Потом перезвоню.
- Когда ты вдруг понял, что любишь меня? - спросила Маша.
- Давно, - ответил он.
- Это было как озарение или как влечение?
- Как то и то. Бешеная, необузданная страсть… - Серафим задумался. - Это было первого мая прошлого года. Вернее, в ночь с тридцатого на первое.
- Ты так классно всё помнишь?
- Ещё бы! Первое мая прошлого года, Вальпургиева ночка, конкурс красоты на Главной городской арене…
- И как это тебе удается? - Маша бестолково покачала головой. - Я бы ни за что не запомнила первое мая прошлого года. Даже если б меня напрягли.
- Ну если ты не помнишь того, что случилось вчера, кто тебя напрягает помнить первое мая прошлого года?
- А вчера что-то случилось?
- Да всякая ерунда… То ли дело первое мая прошлого года: грандиозный конкурс красоты, самые конкретные телки края, сногсшибательное шоу! Жаль, что ты ни фига не помнишь.
- А ты расскажи - я послушаю.
- Ну, короче, Лысый и городская администрация ежегодно первого мая устраивают праздник всех тунеядцев и новых русских, чтоб пролетариату жизнь медом не казалась… Я тогда второй год пахал на Лысого. Только замочили, значит, Контрабаса…
- Кто это?
- Так, чмо одно, ты его не помнишь… Звонит Лысый: то да сё, цивильная работа, ажур полнейший, не хочешь - меня спрашивает - оттянуться? - в проекте конкурс красоты. У тебя кайфовая coca - говорит - есть? Ну я говорю: нет. А он: заваливай, Серафим, будет из чего выбрать, я тут каких-то телок надыбал, пусть тряхнут ягодицами, подгребай, посмотрим. В одежде - говорит - хрен чё разберешь, разоблачим - увидим. У Лысого в то время тоже бабы не было: на кого попало у него не встает - обязательно ему, падла, красивую подавай, вот он и заряжает конкурс за конкурсом…
- А кто такой Лысый?
- Маша, дослушать хочешь?
- Да.
- Тогда помолчи… И манера у него такая ещё: присмотреться, какая бикса всем катит, потом - цап её к себе в постель, и все завидуют. Вот ненавижу такое отношение к чувихам. Он меня для того и позвал, чтобы я, короче, за него глаз положил, а он потом сцапал. Прикинь? У меня-то глаз-алмаз: если уж я хочу телку - телка реальная, по кайфу. Себе он так не доверял, как мне. С теми, кого я снимаю, и в постель, и на банкет - нигде не впадлу затусоваться. Ну я и пошёл. А что было делать? Я ишачил на Лысого, выполнял всё, что требовал этот фуфел… Пришёл, короче, а там, на арене, фейерверк, оркестр, сто тысяч пар глаз… И все на подиум глядят: как голые чувихи жопами трясут. Красиво, обпердеться можно! А Лысый мне, падла: 'Секи, Серафим, секи, кто там самая чёткая чувиха! Глаз-алмаз, губа не дура! Опосля мне доложишь. Смотри не лажанись!' Ну я и просёк: самой четкой чувихой была ты, Маша Типовашеева.
- Я? - приятно удивилась Маша.
- Ты, ты. Мою оглоблю, помню, так свело, что только под утро удалось загасить. А Лысый прикалывается: секите, чё у Серафима в штанах, ге-ге-ге, чё там у него торчит?! Сразу понял, гнида, на кого у меня стоит, даже не спрашивал. 'Обломись, - говорит, - Серафим, не по росточку тебе тёлочка'. Другими словами: пока папа трахается, собака должна сосать дырку от бублика - вот что он хотел сказать. Такая меня обида, блин, взяла! Но Лысый есть Лысый, ему законов не писали: он за этот конкурс платил, он и увез тебя с собой.
- Меня?
- Тебя, - вздохнул Серафим.
- Когда?
- Первого мая прошлого года.
- Классно, - улыбнулась Маша.
- Кому как. Вот пусть теперь дрочит сам себя. Его время кончилось. Пришло мое время!
Серафим стукнул радиотелефоном по тумбочке и попытался вновь связаться с Лысым. На сей раз удачно. Ответил Лысый:
