восемнадцатого века: его декоративное убранство соответствовало духу и букве классицизма. Ему была равно чужда необузданная расточительность форм, свойственная архитектуре барокко и роскошная безвкусица новых русских, коей бравировали дома и особняки Лысого, Ху-валова, Большого Патрона, Ядреного…
Желтый фасад, портик, приподнятый, как на пьедестале, высоким цоколем, треугольный фронтон с литерами 'Эммануэль', белые каменные колонны - словом, дворец как дворец, ничего особенного. Гости, зная причуды Эммануэль, съезжались к ней по ночам. В приемные часы по наклонному пандусу под портик въезжали шикарные тачки, всюду сновали лакеи, кипела деловая жизнь, рождались сделки, решались вопросы: кого бросить на раскаленную плиту, кого усадить в мягкое кресло, а кого законсервировать на долгие года… Однако когда эскорт 'линкольнов' увозил из стен дворца его хозяйку, жизнь в нем мгновенно замирала, и этот памятник архитектуры временно превращался в напыщенный скелет, напоминающий стандартный краеведческий музей.
Приглашаем вас на небольшую экскурсию, чтобы было понятно, в какую засаду угодила Эммануэль.
Вестибюль - первое помещение дворца - как бы открывает героическую тему противостояния Эммануэль законам и властям всего мира: величественный ритм розовых пилястр, членящих серо-зеленые стены, сразу же бросается в глаза и создает торжественное настроение. Не менее торжественно, в плоских, нишах выглядят огромные алебастровые вазы: сосуды, предназначенные для пиршеств и праздничных возлияний. Двери, ведущие в парадную анфиладу, походят на триумфальную арку, полукружие которой изобилует изображениями трофеев Эммануэль. В верхних частях стен живописные порнопанно имитируют барельефы оргий всех времен и народов: от античности до наших дней, а также знаменитых разборок и легендарных схваток: от Геракла до Серафима.
Вестибюль словно закован в броню мраморных стен,- переступая порог, попадаешь в подобие райского сада - в прихожую-гостиную, - первое помещение парадной анфилады: здесь все выглядит так, будто грехопадения не было в помине: оно вот-вот должно произойти на наших глазах. На шести драгоценных фламандских шпалерах, выдержанных в изысканной серебристо-зеленой гамме, вытканы откровенные сцены великих совокуплений: Адам и Ева, Самсон и Далила, Орфей и Эвридика, Дидона и Эней, Тристан и Изольда, Ленин и Надежда Константиновна Крупская… Сцены беспрецедентного разврата происходят на фоне узловатых деревьев востока и высоких кипарисов запада, южных пальм и карликовых берез севера. И тут же портрет обнаженной Эммануэль, затмевающий непристойностью фламандские откровения (хотя блестяще выдерживающий соседство с шедеврами): арабский мастер по эскизу венецианского художника выткал мать беззакония на фоне заледеневшего Северного-Ледовитого океана, умело подчеркнув снегами её безнадежную черноту.
Вторая гостиная продолжает тему цветущего сада в огромной, развернутой на две стены шпалере с фаллосом - древним символом плодородия, богатства и процветания. Вид на пруд через окна и отражение пруда в надкаминном зеркале прекрасно совокупляются с роскошным фаллосом на шпалере и как бы вводят природу внутрь дома. Мраморные бюсты Эммануэль и ста сорока четырех членов, принадлежащих ее любовникам, по росту стоят вдоль стены Второй гостиной, излучая тепло семейной идилии. Все это богатство, некогда доставлявшее плоти Эммануэль немереные удовольствия, уже принадлежит истории (те, кому оно принадлежало, увы, отдали душу дьяволу, а тело - варочному котлу: иных загасили, иных потушили, третьи спеклись…). Вагинальный бюст Эммануэль, в скульптурном ансамбле 'Эммануэль и ее любовники', при всем подчеркнутом мастером высокомерии по отношению к членам семьи, пусть несколько снисходительно, но все-таки с удовлетворением взирает на сто сорок четыре скульптуры, отдавая им дань памяти и благодарности. Английская мебель Второй гостиной созвучна вкусам Эммануэль и её любовников. А вот мебель Третьей, Вишневой, гостиной: кресла - уже несёт на себе отпечаток пышного и тяжеловесного стиля барокко, тяжелого повседневного труда хозяйки и её пышного седалища. Именно здесь она принимала таких столпов Отвязного, как Большой Патрон, генерал Законный, авторитеты Подсудный, Ядреный… Чтобы понять стиль барокко, надо понять восемнадцатый век, время, когда архитектуру считали сестрой музыки, Англией правил Георг Фридрих Гендель, а Германией - сын великого Баха, когда архитекторы изучали нотную грамоту и переносили музыкальные пассажи в потолочные балки; чтобы понять Эммануэль и законы, по которым она оттяпала себе дворец и свила в нем натуральное змеиное гнездо, надо понять ее общественную значимость для Отвязного края, да и вообще быть семи пядей во лбу. Логово Эммануэль выстраивалось подобно симфонии: патетическая тема вестибюля сменяется праздничными темами двух первых гостиных, а в Вишневой переливы нетрадиционно розового и кровавого цветов в сочетании с густой позолотой рождают достаточно драматические и бесчеловеческие ассоциации.
Наконец, сокровищница дворца - парадная опочивальня (копия парадной спальни Шереметевского дворца в Петербурге, построенного в елизаветинские времена) превосходит великолепием отделку всех перечисленных залов, да и сексодром самого Шереметьева: на стенах - зелёный шёлк с красными розами, расписной плафон на потолке, золоченые вазы и живописные вставки над дверьми. Напоминающий театральную сцену альков, отделенный от комнаты балюстрадой, - святая святых опочивальни и дворца Эммануэль. Интересная деталь: если питерская парадная опочивальня Шереметева 'служила к великолепию' и больше ни на что не годилась (на постели графа никто ни разу не переспал - ни до, ни после его смерти), то Эммануэль, не поскупившись в точности скопировать ложе и декорации знаменитого авторитета прошлого, нашла ему более реальное применение в настоящем. Какое - нетрудно догадаться даже профанам архитектуры.
Впрочем, довольно заморачиваться на архитектуре. Перейдём к делу. А дело такое. Чтобы показать Эммануэль, что ее помпезное имя и высокомерное отношение к жизни не стоит выеденного яйца, или, другими словами, бросить луч света на ее темную репутацию и заставить о себе думать, Серафим пригнал к ее дворцу колонну из восьми грузовиков. Примерно в одиннадцать часов дня (в это время Эммануэль традиционно сидела в Чёрном зале 'Каннибала', расписывая меню на сутки вперед) до отказа набитые машины въехали под пандус и остановились под альковом. Из кабин повыскакивали бандиты: Серафим, Мясник, Рейган, Шопен, Шарик, Марик и Чокнутый (Трахнутый остался сидеть на месте - ему противопоказано было поднимать тяжести, давала знать незатянувшаяся рана). Все как один в маскировочных комбинезонах чернорабочих, нахальные, напористые, они, ни у кого не спрашивая, пооткрывали дверцы кузовов и начали выкидывать на землю бидоны краски, мел, кисти и валики…
Выбежавший из дворца подросток лет шестнадцати, ряженый под розового эльфа, с удивлением стал наблюдать за действиями Серафима и его братвы. На вопрос, есть ли в доме еще какая живая душа, мальчик ответил отрицательно, а на вопрос, кто он и что здесь делает, сказал:
- Сейчас меня зовут Антуан. Я тут живу.
- И чем занимаешься? - строго спросил Серафим.
- Люблю Эммануэль.
- И все?
- Думаете, этого мало? - фыркнул пацан.
- Не думаю. - Серафим с пониманием покачал головой. - На жизнь хватает?
- Вполне.
- В твои года мне тоже немного было надо.
- А теперь вам что здесь понадобилось?
- И теперь немного: сделаем черномазой небольшой ремонт - кое-что подмажем, кое-что отколупаем, приведем в норму и отвалим. Надеюсь, мы тебе не помешали?
- Да нет, - пожал плечами парнишка. - Странно только…
- Странно что?
- Зачем нам ремонт? Тут и без ремонта ништяк.
- Это называется мещанством, малыш, - сказал Серафим.- Консоли, шпалеры, рисованные плафоны… Боже, какое извращение! Эммануэль стала заложницей роскоши. Барство ее растлевает. Неужели ты не замечаешь?
Мальчик похлопал ресницами и ничего не ответил.
