– Так можно сломать стол, – сказала она выразительно обыденным голосом.
– Я сейчас, – она выскользнула из кухни, хлопнула дверь ванной. Вар торопливо привёл свою одежду в порядок, поправил клеёнку, сел поудобней на стуле и обратил внимание на полумрак в кухне. Горел только маленький светильник наверху посудного шкафа. Когда успела переключить? Из ванной не доносилось ни звука.
Когда Зара вернулась, она сразу включила верхний свет и потянулась выключить светильник на шкафу.
– Так было хорошо.
– Оставить?
– Конечно.
– Скоро мои вернутся.
– Мне уже домой пора?
– Нет, посиди. Я что-то проголодалась. Хочешь копчёного мяса? Папа привёз из командировки.
Под молчаливым наблюдением Вара она нарезала тонкие ломтики чёрного хлеба и положила на них тонкие ломтики пахучего мяса.
– Как вкусно!
– Мне тоже очень нравится. Может, останешься у нас, уже поздно?
– Поеду скоро.
– Я бы боялась сейчас быть на улице.
– Из-за этого трупа?
– И поэтому тоже. Неспокойно.
– Откуда ты знаешь, что с ним случилось? Может, он сам туда свалился.
– Всё равно. В городе неспокойно.
– Это правда. Уляжется.
– А если нет? Если нам всем придётся отсюда уезжать?
– До этого дело не дойдёт.
– Хорошо бы. Я не хочу никуда уезжать.
Никакого неспокойствия не ощущалось на улицах Шаша. Малолюдных и тёмных в такое холодное, позднее время. Ехали по ним домой родители Зары вместе с другими пассажирами, путешествующими по ночному городу. По дороге они привычно вглядывались в знакомые очертания домов, перекрёстков, остановок. В редких пешеходов. В их памяти хранились бесчисленные картины этих улиц в любую погоду, время дня и года. Всегда милые сердцу картины. Приносящие в души шашей ощущения тихой радости, спокойствия и вечности их мира. Привычные и дорогие до слёз. Некоторым шашам иногда кажется, что им совершенно не прожить вдали от этих картин.
– Может, позвонить домой? Уже почти час прошёл, – Горошек выглядела всерьёз озабоченной.
– Не волнуйся. Опоздать на час для него совершенная ерунда. Удивительно, что ты этого ещё не знаешь. Я предлагаю купить билеты на следующий сеанс.
– На него тоже?
– Появится – купит сам. Билеты будут.
– Давай позвоним. У меня есть монетка.
Они с трудом нашли исправный телефонный автомат. Такой, чтобы с неоторванной трубкой, непогнутой щелкой для монеты и с гудком. С лица Горошка не сходила озабоченность. Простое милое лицо, Вар не хотел отходить от него ни на минуту. Ему нравился скромный вид подружки. Незатейливо причесанные волосы, неподкрашенные глаза. Он готов был верить, что на её губах совсем нет помады. А больше всего ему нравилось замечать, что она чувствует себя совершенно свободно рядом с ним.
– Когда? Пятнадцать минут назад? Спасибо. Да, мы его ждём. До свидания. Ну вот, а ты волновалась. Скоро должен появиться. Может, успеем на следующий сеанс.
– Такого ещё не случалось.
– Знает, что ты со мной, расслабился. Вернёмся в кафе или зайдём внутрь кинотеатра? Холодно. Говоришь, ещё ни разу не опоздал? Трудно поверить.
– Так стало тревожно в городе. Ты слышал о том, что произошло возле вас? Кого-то нашли в канале.
– Слышал. Я его, наверно, знал.
– Да? Как?
– Мой школьный друг живёт там недалеко.
– Это не твой друг?!
– Нет.
– Зачем люди это делают?
Вар был рад, что Рэма нет рядом.
– Говорят, что он участвовал в погромах.
– Ему отомстили? Наверно, этому никогда не будет конца. Так мой папа говорит. Мы уже скоро уедем из города.
– Думаешь, тебе будет не хватать Шаша?
– Не знаю. Я люблю город, но есть и другие места. Мне нравится там, где папа родился.
– Будешь там учиться?
– Да. Закончу этот год здесь, а летом уедем с мамой. Папа собирается раньше уехать.
– Я, наверно, никогда не уеду отсюда. Нигде не приживусь. Просыпаюсь утром, слышу шум города. Родной. Люди начинают день. Повсюду, в разных концах, есть свои. Там хороший друг, там хороший приятель. Подружки. Полный город. И те, кого не знаю, тоже свои. Шаши. Выйду на улицу, увижу Солнце – и сразу чувствую, как умиротворение находит. Просто так, без причины. Как без этого можно прожить?
– Меня скоро здесь не будет.
– Без Вита стало пусто. Скоро ты.
– Ты, наверно, преувеличиваешь. В других местах тоже есть Солнце.
– Такого нет нигде. А помнишь сумерки поздней осенью, когда ещё сухо? Густые, вязкие, не поддающиеся свету фонарей и машин, только пристальному взгляду. Мне кажется, что я должен испытать их непременно каждый год. Грустные, освобождающие. Прослезиться просто так, без причины. Знаешь, как одновременно тяжело и очень легко на сердце?
В улыбке Горошка присутствовало всё, что в ней должно было присутствовать. И легкая умная усмешка, и удивление, и неподдельное восхищение. Всё в правильной пропорции. Вар не верил, что придёт когда- нибудь время – и он не сможет больше видеть это лицо. Он совсем не стеснялся своих признаний, только жалел об их нескладности и неточности.
– Ты пишешь стихи?
– Иногда, по настроению.
– Прочти.
– Не сегодня.
– Ну пожалуйста!
– Следующий обязательно покажу.
– Что-нибудь сочиняешь?
– Нет, в последнее время настроения совсем нет.
Горошек задумчиво притихла.
– Мы не виноваты в том, что произошло с моей подружкой и твоим другом.
– Могли бы, наверно, помочь. У меня было тогда ружьё. И патронов куча.
– Их было очень много. Убили бы кого-нибудь не дай бог.
– Без этого всё равно не обошлось.
– Правда. Отец моей подружки едва выжил. Они, кажется, узнали кого-то из бандитов. Её мама запретила брату думать об этом. Поэтому они так быстро уехали. Ты бы тоже отомстил за Вита?
– А можно оставить такое безнаказанным?
– Обещай, что никогда даже не подумаешь об этом, – что-то в тихом голосе Горошка причинило
