– Но, как верно подметил нотариус, наваррцу может показаться иберийским фарсом то, что мы считаем вполне нормальным явлением.
– Ясно. Что ж, заводите мотор, поедем в ресторан «Эль Крус», что возле проспекта Алавеса; там нас ждет инспектор Мансилья, чтобы вместе пообедать… Посмотрим, что он расскажет нам о сеньоре наваррской.
Было уже три часа дня, и улицы выглядели пустынными.
– Знаешь, Мануэль, обжорство не доведет нас до добра.
– Не беспокойтесь, дон Лотарио, мы уже целую вечность не держали во рту ни крошки.
– Да, в этой жизни на каждом шагу нас подстерегает западня.
– И не говорите.
На проспекте Алавеса, тоже довольно пустынном, все ослепительно сияло под ярким, но не греющим солнцем: трава, маленький канал Пантано и, разумеется, асфальт. Да, солнце было удивительно ярким.
В большом обеденном зале за столом сидел в одиночестве Мансилья и, вытаращив глаза, читал газету.
– Вы только послушайте, что здесь пишут, начальник: «Возможное похищение в Томельосо доктора Антонио Барандиарана волнует всех его коллег в Испании».
– А что еще там написано?
– Пустая болтовня.
– По-моему, самое сложное в профессии журналиста, – заметил дон Лотарио, бегло просматривая сообщение, – пересказать в одном-двух столбцах то, о чем уже писалось и о чем известно лишь по газетным заголовкам.
– Святая истина! Я с вами вполне согласен.
– Что представляет собой сестра дона Антонио, Мансилья?
– Ничего особенного. Женщина средних лет, очень застенчивая. Как видно, вся их семья страдает этим недугом. Краснеет по каждому поводу и без повода и, судя по всему, очень набожна.
– Еще бы! Она ведь родом из Памплоны. Так что же она рассказывает?
– Ровным счетом ничего. Ей известно о собственном брате меньше, чем мне. Твердит, что он очень хороший человек и идеальный брат. Но ведь из этого ничего не высосешь. Поскольку здесь, в городе, она никого не знает, то весь день сидит дома в обществе домработницы дона Антонио. Мне кажется – вы, конечно, можете сами проверить, – она нам не помощница.
– Итак, подведем итоги. Дело застопорилось. И доктор молчит, и его сестра ничего не говорит, и его другу нотариусу нечего нам сказать, и я помалкиваю, чтобы не впасть в ошибку. Одним словом, дело застопорилось.
– Нотариус – друг доктора?
– Да, инспектор.
– Он тоже не сообщил вам ничего нового?
– Пожалуй… он единственный, от кого мы кое-что узнали.
– Что именно?
– Что у дона Антонио была подружка, которую он время от времени навещал.
– Кто же она, Мануэль?
– Ха! Он ничего не говорил о ней нотариусу. Это тайна, покрытая мраком!
– И даже адреса не сказал?
– Ни адреса, ни района.
– Да, дело застопорилось, как сказал Мануэль.
– Приходил еще кто-нибудь из тех, кто видел доктора в тот вечер?
– Да, приходил один человек. Он встретил его около двух ночи на улице Нуэва. Стало быть, тайна начинается с двух часов ночи, когда он распрощался с нотариусом и куда-то отправился.
– Остается, Мануэль, надеяться на какую-нибудь случайность.
– Случайности тоже надо искать, Мансилья.
– Вы правы, маэстро. Случайности надо искать, – с удовольствием повторил слова комиссара Мансилья.
Под вечер Плиний и дон Лотарио отправились погулять по бульвару Пасео де ла Эстасион, где на каждой скамейке сидели влюбленные парочки. Друзья старались держаться поближе к фонарям и подальше от газонов.
Они шли, беседуя или молча созерцая собственные тени, которые то удлинялись, то становились короче, то делались совсем круглыми, в зависимости от расстояния, отделявшего их от фонарей.
Внезапно Плиний замер и прикрыл глаза, словно к чему-то прислушиваясь.
– Что с тобой, Мануэль?
– Не оборачивайтесь… Слышите?
