– Что?
– Кто-то сзади шаркает ногами.
– …Слышу. Что тебе далось это шарканье?
– Где-то совсем рядом. Ну ладно, пойдемте.
Они неторопливо двинулись дальше, внимательно прислушиваясь к шагам позади, уже не замечая собственных теней и вообще ничего вокруг.
– По-твоему, Мануэль, тогда на кладбище и сейчас шаркает ногами один и тот же человек?
– Не убежден, но, судя по звуку, похоже на то.
– Он преследует нас?
– Во всяком случае, идет следом.
– Ты думаешь, он хочет поговорить с нами?
– Я этого не утверждаю.
– Хочешь, я оглянусь?
– Нет, нет, не надо. Пойдемте потише, может быть, он нас нагонит.
Шарканье явно приближалось и становилось отчетливее.
– Интересно, кто бы это мог быть?
– Не могу припомнить никого в городе, кто бы так шаркал.
Они прошли еще немного и, когда шарканье, казалось, почти настигло их, вдруг перестали его слышать.
– Может быть, он повернул назад? – тихо спросил дон Лотарио.
И тут чья-то длинная тень коснулась их пяток. Плиний и дон Лотарио молча прошли еще несколько шагов. Тень прошмыгнула у них под ногами.
– Добрый вечер вам и вашему спутнику, Мануэль.
Это был Доминго Паскуаль. Плосконосый до уродства, с тонкими, как щелки, губами, в берете, низко надвинутом на лоб, и преогромным животом.
– А, Доминго! Каким ветром тебя занесло в эту глушь?
– Я стоял у киоска на Пасео дель Оспиталь и вдруг вижу, вы идете. Дай, думаю, догоню их и расскажу про голоса на кладбище.
Плиний и дон Лотарио переглянулись.
– Какие голоса?
– Да о передачах по радио.
– Ты был на кладбище, когда мы туда ходили?
– Был.
– И знаешь, в чем дело?
– Конечно, только я и знаю. А как увидел, что началась такая заварушка, сразу решил: пойду расскажу все Мануэлю, чтобы не ломал себе голову.
Доминго замолчал, вероятно размышляя, с чего начать. И тут снова, как бы предваряя его рассказ, послышалось шарканье ног по мелкому гравию бульвара.
Дон Лотарио украдкой взглянул на Плиния, едва сдерживая душивший его смех.
– Говори же, я слушаю.
– Видите ли, голоса, которые раздаются на кладбище, идут от включенного приемничка, засунутого в гроб Сеспеде «Красному» его дружком.
– Сеспеде «Красному»?
– Да, Мануэль, тому, который при республике был членом городского совета, а потом сидел в тюрьме за то, что служил советником при Урбано.
– Да, да, помню, младший из семейства Сеспедов.
– Он самый.
– И ему в гроб засунули приемник, настроенный на волну «Свободной Испании»?
– Точно. Он слушал его каждую ночь до самой своей смерти. Все надеялся, что с минуту на минуту Франко умрет и дон Урбано снова станет алькальдом, а сам он – членом муниципального совета… И вот, когда он умер, его дружку стало жаль, что Сеспеда не дождался этого часа, и, перед тем как должны были закрыть гроб, взял с тумбочки маленький транзистор и сунул ему в ноги.
– Кто же этот дружок?
– Не могу сказать. Сами понимаете. Я сообщил вам, как начальнику муниципальной гвардии, то, что знаю, но выдавать никого не стану. Это была всего-навсего шутка.
– Большое спасибо, Доминго. Может быть, теперь нам удастся утихомирить истериков и они оставят в покое алькальда.
