— Она не вампир, — говорит он. — Просто какая–то накачавшаяся наркоманка.
— Так и есть, — соглашаюсь я. — Я принимаю стероиды. — Я смотрю на парня, который хотел бы уйти. — Убирайся отсюда, пока есть возможность. Этих двоих ты никогда больше не увидишь живыми. Поверь мне, ты еще услышишь эхо их криков в пустыне.
У меня убедительный тон. Парень бежит вдогонку за первым. Теперь нас только трое. Какая уютная компания. На самом деле мне не очень хотелось уворачиваться от пуль, выпущенных сразу тремя людьми. Я даю техасцу вздохнуть, чтобы он мог сказать свои последние слова. Он все толкует о своем.
— Застрели ее, — хрипит он своему напарнику.
— Попробуй и увидишь, что случится, — замечаю я.
Этот наемник не уверен в себе. Револьвер покачивается в вытянутой руке.
— Я не могу точно прицелиться.
Техасец пытается повернуться ко мне:
— Мы можем заключить сделку. У меня есть деньги.
Я качаю головой:
— Слишком поздно. Мне не нужны твои деньги. Мне нужна только твоя кровь.
Техасец видит, что я настроена серьезно. Когда я в настроении, мои глаза и голос становятся просто дьявольскими, а сейчас я как раз очень голодна. Техасец мертвенно бледнеет в тон падающему на нас лунному свету.
— Ты не можешь меня убить! — кричит он.
Я смеюсь:
— Могу. Тебя очень легко убить. Хочешь, покажу?
Он трепещет:
— Нет!
— Я все–таки покажу. — Я обращаюсь к его напарнику, который начинает сильно потеть: — Как тебя зовут?
— Иди к черту, — ругается он и двигается по кругу, пытаясь найти позицию для точного выстрела.
— Это не может быть твоим именем, — говорю я. — Твоя мать никогда бы тебя так не назвала. Но это неважно. Через минуту ты станешь ничем. Но не хочешь ли ты что–нибудь сказать перед тем, как я тебя убью?
Он злится и секунду молчит.
— Кому сказать?
Я пожимаю плечами:
— Не знаю. Может быть, Богу. Ты веришь в Бога?
Он взбешен:
— Ты, сука ненормальная.
Я важно киваю:
— Я ненормальная.
Я обращаю всю силу своего взгляда в его глаза. Взгляд буравит его, и он не способен отвернуться. Я знаю, что все, что он видит, это мои бездонные зрачки, расширяющиеся, словно черные дыры. Я говорю очень медленно и мягко:
— Теперь, мой дорогой, сунь свой пистолет себе в рот.
Он на секунду столбенеет.
Потом, будто во сне, он открывает рот и засовывает дуло между губ.
— Чак! — кричит техасец. — Не слушай ее! Она пытается тебя загипнотизировать!
— Теперь я хочу, чтобы ты взялся за спусковой крючок, — продолжаю я проникновенно. — Немного надави на него. Не так сильно, чтобы пистолет выстрелил, но почти так. Вот, то, что надо, молодец. Теперь ты в сантиметре от смерти. — Я замолкаю и уменьшаю воздействие своего взгляда. Мой голос возвращается к нормальному. — Ну, как ты?
Мужчина моргает и потом замечает дуло у себя во рту. Он близок к инфаркту. Он так напуган, что бросает пистолет.
— Господи Иисусе! — кричит он.
— Ну, вот видишь, — говорю я. — Выходит, ты веришь в Бога. А поскольку я тоже верю и поскольку я за один раз могу выпить кровь только у одного из вас, то, думаю, я позволю тебе уйти. Быстро, беги за своими напарниками в пустыню, пока я не передумала.
Мужчина кивает:
— Без проблем.
Он убегает.
— Чак! — стонет техасец. — Вернись!
— Он не вернется, — говорю я техасцу серьезно. — Такую преданность ты не можешь купить. И уж точно ты не можешь купить меня. Ты даже не можешь купить мне ужин. — Я делаю паузу. — Ты уже должен понять, что ужин — это ты.
Он плачет как ребенок:
— Пожалуйста! Я не хочу умирать!
Я притягиваю его к себе и шепчу ему свои любимые слова.
— Тогда тебе не надо было рождаться, — говорю я.
Я наслаждаюсь едой.
Высосав все из техасца и закопав его подальше от его машины, я иду прогуляться по пустыне. Я утолила свою жажду, но мой ум работает безостановочно. Через несколько часов Энди вернется с работы. Я должна спланировать, как убедить его помочь мне, но не могу сосредоточиться. Я не могу отделаться от мысли, что упустила что–то важное. Я обдумываю события последних нескольких дней и каким–то образом убеждаюсь, что чего–то не хватает — части головоломки. Эта часть где–то рядом, сразу за границей моего воображения. Но я не могу ухватиться за нее.
Меня преследует призрак Артуро. Мир так и не узнает, что он в нем потерял. Что может быть печальнее? Я спрашиваю себя, как бы о нем вспоминали, не будь инквизиции. Не будь Ситы и магической крови, которая отравила его мечты. Возможно, его имя произносили бы с таким же придыханием, как имена Леонардо да Винчи и Эйнштейна. Для меня просто пытка думать об этих утраченных возможностях. Алхимик Артуро — основатель тайной науки.
— Что ты сделал с Ральфом? — шепчу я вслух. — Почему ты это сделал? Почему ты отказался со мной разговаривать, когда мы были в тюрьме?
Но у его призрака есть свои вопросы.
«Почему ты так поспешила убить Ральфа?»
— Мне пришлось, — говорю я ночи.
«Почему ты предала меня, Сита?»
— Мне пришлось, — снова говорю я. — Ты был неуправляем.
«Но я никогда не обвинял тебя, Сита. А ведь это ты была настоящей ведьмой».
Я вздыхаю:
— Я знаю, Артуро. И я не была хорошей ведьмой.
Я зашла далеко. Передо мной возвышается крутой холм, и я забираюсь на его вершину. В тридцати километрах слева от меня сверкает своим сумасбродством и упадничеством Лас–Вегас. Почти полная луна висит высоко в небе справа от меня. От подъема на холм я разгорячилась и вспотела. Сбросив с себя одежду, я еще раз кланяюсь лунной богине. Я чувствую, как лучи проникают в мое тело, и покалывающий холодок странно приятен. Мое дыхание становится глубоким и свободным. Мне кажется, что мои легкие могут вобрать в себя всю атмосферу, а моя кожа — все ночное небо. Мое сердце колотится в груди и теперь гоняет не вязкую красную кровь, а молочно–белую субстанцию. Даже не глядя на себя, я знаю, что становлюсь прозрачной.
Я ощущаю необычайную легкость.
Словно я могу летать.
Эта мысль приходит из ниоткуда. Это как шепот, донесшийся из бездны вечности. Возможно, душа
