ни Деникин (или Колчак)». Самыми оптимистичными в этой паре были меньшевики. Хотя их партия была распущена, в течение всего 1918 года они отказывались присоединяться к противобольшевистским организациям, и их членам было строго запрещено принимать участие в какой бы то ни было деятельности, направленной против советской власти. Они были уверены, что демократические инстинкты народа возьмут верх и заставят большевиков разделить власть; себе они приписывали роль лояльной и легальной оппозиции127. Эсеры разделились. Левые эсеры после неудачного переворота 1918 года постепенно перестали попадаться на глаза. Собственно партия эсеров разделилась на две фракции, более радикальную, под предводительством Чернова, желавшую придерживаться линии меньшевиков, и правую, готовую бросить вызов советам якобы от имени Учредительного собрания. Члены этой последней фракции организовали в свое время Комуч и присоединились затем к Директории.
Установление военной диктатуры в Омске напугало меньшевиков и эсеров в равной степени и бросило и тех и других в объятия большевиков. Они не обратили внимания на красный террор, бывший в полном разгаре и уносивший тысячи жизней, поскольку он не касался их лично — несмотря на то, что ЧК метала громы и молнии в адрес социалистических «предателей», основными ее жертвами становились состоятельные граждане и старорежимное чиновничество. И меньшевики, и эсеры боялись белого террора. Они относились к политике большевиков с искренним отвращением и никогда не упускали возможности дать это понять, даже и ценою значительного риска. Но в их глазах большевики являлись меньшим злом, поскольку они «только наполовину ликвидировали революцию»128, белые же, победив, ликвидировали бы ее окончательно. Памятуя о возможности такого исхода, меньшевики, а за ними и эсеры, в конце 1918 года пошли на соединение с Лениным.
Меньшевики, не принимавшие участия ни в Комуче, ни в Директории, склонялись в этом направлении еще до омского переворота. Л.Мартов, лидер интернационалистского крыла партии, призывал к нейтралитету в гражданской войне уже в июле 1918 года — на том основании, что поражение белых может повлечь за собою создание демократического правительства в России129. В конце октября, возбужденный мыслью о возможности революции в Германии, меньшевистский ЦК объявил большевистскую «революцию» «исторически неизбежной»130. 14 ноября — через три дня после заключения перемирия на западном фронте — тот же ЦК призвал весь революционный элемент подняться против «англоамериканского империализма»131. Видные меньшевики, среди них — Федор Дан, призывали рабочих и крестьян «формировать единый революционный фронт против наступления контрреволюции и хищнического империализма», предупреждая «всех врагов русской революции… что, когда встает вопрос защиты революции, наша партия, во всей ее силе, станет плечом к плечу с советским правительством»132. В декабре 1919 года социал-демократы интернационалисты проголосовали за присоединение к коммунистической партии133.
В благодарность за резкое изменение курса большевистское руководство отменило принятое в предыдущем июне решение об изгнании меньшевиков из Советов134. В январе 1919 года партия получила разрешение на публикацию своего органа, газеты «Всегда вперед». Однако газета публиковала такие резкие статьи с критикой правительства, особенно красного террора, что была закрыта после выпуска нескольких номеров. Больше она не выходила.
Эсеры приняли пробольшевистскую ориентацию не с такой готовностью. В отличие от меньшевиков, представлявших собою небольшой остаток социал-демократической партии без какого-либо политического будущего, они, партия, привлекшая наибольшее число сторонников, считали, что им сама история вручила мандат на управление Россией. В декабре 1918-го, после падения Директории, Уфимский комитет партии эсеров, опора Комуча, начал переговоры с Москвой. Переговоры завершились в январе изданием призыва ко всем солдатам «Народной армии прекратить гражданскую войну с Советской властью, являющейся в настоящий исторический момент единственной революционной властью эксплуатируемых классов для подавления эксплуататоров, и обратить свое оружие против диктатуры Колчака»135. Тем частям Народной армии, которые последуют этому призыву, была обещана амнистия. В результате практически все части Народной армии перешли к красным136. Большевики в процессе переговоров заставили Уфимскую делегацию отказаться от идеи созыва Учредительного собрания137.
Основной массе эсеров ничего не оставалось, как склониться к общей политике приспособленчества. С 6 по 8 февраля 1919 г. ЦК партии эсеров и представители местных организаций в пределах Советской России провели в Москве конференцию, чтобы сформулировать свою позицию в текущей ситуации. После обычных сетований по поводу отсутствия демократии в Советской России собрание обвинило «буржуазию» и «помещиков» в попытке восстановить монархию и призвало членов партии «приложить все усилия для свержения [реакционных] правительств», созданных при поддержке союзников. Конференция занесла в свои протоколы, что она отвергает «категорическим образом попытки свержения советского режима путем вооруженной борьбы, которая, учитывая слабость и рассредоточенность рабочей демократии и повсемерный рост контрреволюционных сил, будет только на руку последним и позволит реакционным группировкам использовать ее в целях восстановления монархии»138. Эсеры распространили инструкцию, предписывающую членам партии прилагать усилия для свержения правительств Деникина и Колчака, но воздерживаться от активного противодействия советскому режиму. Политика эта оправдывалась «тактическими» уступками, которые якобы не предполагали даже условного признания власти большевиков139. Все эти оговорки никак не повлияли, однако, на совершившийся факт: в решающую фазу гражданской войны социалисты-революционеры недвусмысленно встали на сторону большевиков. В награду в феврале 1919-го им, как и меньшевикам, было позволено вновь присоединиться к советам140. 20 марта партия эсеров была легализована и получила разрешение на издание ежедневной газеты «Дело народа». Газета, первый выпуск которой появился в тот же день, была прикрыта после выхода в свет шести номеров. Несмотря на это, эсеры придерживались избранного курса, и на Девятом совещании, проведенном их партией в Москве в июне 1919 г., прокоммунистическая ориентация получила формальный статус. Резолюция совещания призывала членов партии прекратить борьбу с большевистским режимом. Партия эсеров должна была впредь «слить свою борьбу против попыток контрреволюции с борьбой большевистской власти и центр своей борьбы против Колчака, Деникина, и др. должна перенести в их территории, подрывая их дело внутри и борясь в передовых рядах восставшего против политической и социальной реставрации народа всеми теми методами, которые партия применяла против самодержавия»141.
Деникин вполне мог позволить себе игнорировать эти воинственные призывы к возрождению терроризма, поскольку на территории, которую занимали его войска в первой половине 1919 г., ни меньшевики, ни эсеры не располагали достаточным числом сторонников. Но в Сибири ситуация складывалась иначе, поскольку призывы эсеров к подрывной деятельности затрагивали тылы армии. Подручные Колчака начали относиться к эсерам как к предателям и арестовывали их наряду с большевиками. Несколько членов Комуча было казнено. Наибольшей жестокостью отличился генерал С.Н.Розанов, посланный в марте 1919 г. для подавления беспорядков в Енисейской губернии. Прибегая к большевистским методам (по данным одного из советских историков, он служил некоторое время в Красной Армии), Розанов распорядился относиться к пойманным большевикам и бандитам как к заложникам и казнить их в отместку за каждое выступление против режима142. Колчак настаивал на прекращении подобной практики143, и не было найдено ни одного документа, содержащего приказ о проведении казней, за его подписью. Однако, поскольку казни имели место при его правлении, ненависть пала и на него.
Колчак пользовался сильной поддержкой Британии, в основном вследствие симпатии, которую питал к нему генерал Нокс. Вплоть до самого его поражения летом 1919 г. Британия возлагала надежды на Колчака и поставляла ему (в отличие от Деникина) военную помощь. В январе 1919 г. второй британский батальон прибыл в Омск, чтобы усилить впечатление поддержки союзников. С ним прибыл и небольшой отряд моряков, сражавшийся впоследствии с большевиками на Каме — единственный, помимо чехословаков, отряд союзнических войск, принявший участие в боях в Сибири144. Нокс также вызвался обеспечивать тылы, т. е. линии связи, и провести во Владивостоке подготовку 3000 русских офицеров145. Остальные державы относились к Верховному правителю с прохладцей. Генерал Морис Жанен, прибывший в Омск в декабре и совмещавший полномочия главы французской военной миссии и командира Чехословацкого легиона (на последнюю должность он был назначен Чехословацким
