кинул взгляд на Тимура, священнодействующего с заваркой, и потянулся за флягой с водой. Свернул пробку, сделал глоток. От воды как будто стало хуже. К неприятному привкусу, который не вышло забить галетами, добавилась лёгкая тошнота.
Ворожцов положил флягу на стол.
— Я на улице подожду, — сказал он и вышел из комнаты.
В сенях было совсем темно, двигаться пришлось на ощупь. Дверь поддалась со второго раза. Скрипнуло, и в глаза ударил яркий свет. Ворожцов сощурился, неуклюже спрыгнул на землю. Глазам было больно. После вчерашних изменений погоды, после мрака заколоченного дома, в котором ночь продолжалась и теперь, солнце буквально слепило.
Он отошёл к забору, прислонился к столбу и тяжело задышал, отгоняя тошноту.
Брат говорил, что воду пить с похмелья — последнее дело. Видно, был прав. Хотя откуда похмелье — выпили они совсем немного. С другой стороны, а что ещё это может быть?
Ворожцов сплюнул обильную слюну и решительно распрямился. Охнул. Снова опустил плечи.
Вчера, после того, как Тимур налил по третьему разу, стало казаться, что если выпить ещё чуть-чуть и поспать, то всё пройдёт. Они заснут, а наутро проснутся бодрыми. Выглянет солнце, и не будет проблем. Все притупится, останется во вчера.
Они выпили ещё и завалились спать.
Теперь светило солнце, но легче не стало. Страхи, боль, усталость и гложущая тоска никуда не ушли. Они даже не притихли. Рвали душу совершенно не таясь. Только до кучи прибавились мерзкий привкус во рту и тошнота. Да потихоньку начинало сверлить в виске.
Ужасно. А Павел пил неделями напролёт. Зачем? Неужели думал, будто что-то изменится? Или делал это ради того самого краткого мгновения надежды, что ещё чуть выпьет, проспится и проснётся в новой жизни? Это же обман.
И Ворожцов вдруг отчётливо понял: брат его слаб.
Нет, он не стал любить Павла меньше. Не перестал уважать его. Но безмерность этого уважения и непогрешимость авторитета пошатнулись. Не тогда, когда брат ушёл в Зону, не тогда, когда ругался с Эпштейном, не тогда, когда вернулся и пил беспробудно, доводя своим пьянством мать до тихих слёз, — нет. Это случилось сейчас, когда Павел находился практически в другом измерении.
Брат ничего не делал для этого, он даже не бездействовал.
Просто Ворожцов что-то понял или что-то пережил.
Догнал Павла. Сократил дистанцию. И…
Дверь скрипнула, сбивая с мысли. Ворожцов обернулся. Тимур, щурясь и прикрывая глаза от прямого света выставленной козырьком ладонью, уже шёл к нему через заросший травой двор. Руки у него были свободны.
— А где обрез? — спросил Ворожцов.
— Лесе оставил. Ей он нужнее.
Тимур подошёл вплотную, отнял руку от лица.
— Идём?
Ворожцов кивнул и вышел за калитку. Спросил не оглядываясь:
— Чего это ты таким заботливым стал?
— Нет, ты всё-таки дурак, — спокойно произнёс Тимур. — В чём-то умный, а в чём-то дурак дураком. Девчонка простужена вдрызг, да ещё и осталась одна. Мозгами раскинь: о ком мне ещё заботиться?
В груди кольнуло. Как-то очень гладко всё звучит. Очень правильно.
Ворожцов остановился и всё-таки повернулся к Тимуру.
— Слушай, давай честно. Ты же её… — Он споткнулся подбирая слово. Закончил: — Ты же к ней с самого начала неровно дышишь.
Тимур стоял рядом. Спокойный, словно в отличие от Ворожцова нашёл свою правду. И, осознавая это, смотрел на него с лёгким превосходством: дескать, я знаю, а ты со временем поймёшь.
— Ворожцов, выкинь уже мысли похотливые из башки. — В голосе его тоже сквозила нотка спокойного, уверенного понимания своей правоты. — Нам отсюда сейчас выбраться надо как-то. А ещё прибор найти. Вот об этом лучше думай.
Ворожцов насупился. Это было как будто не по правилам. Он сам постоянно думал о всех, кто подходил к Лесе, как о похотливых самцах. Свое чувство трепетно оберегал и считал настоящим. А тут вдруг в похоти обвинили его.
И ведь не ответишь ничего: любое слово будет выглядеть как оправдание. А любое оправдание докажет его неправоту. Покажет, что его в первую очередь заботит Леся, а не то, что происходит вокруг.
А что его заботит на самом деле?
Да всё.
И Леся тоже.
Он же человек. Он же любит её. И может, ему жить осталось всего ничего. Так как же ему и о ней не думать? О ней и о Тимуре…
Тот не стал дожидаться, обогнул Ворожцова и потопал вперёд по центральной улице. Стоило признать, что сейчас Тимур вёл себя разумнее и выглядел более трезвомыслящим, чем он сам.
Пристыженный Ворожцов поспешил следом, на ходу включая ПДА. Тимур шёл неторопливо. Со стороны могло показаться, что он знает, куда идёт, но Ворожцов-то понимал, что он топает наугад. Так же, как вчера уходил от самого Тимура Мазила.
При мысли о мелком внутри что-то сжалось.
— Стой, — окликнул Ворожцов.
Тимур остановился. Огляделся по сторонам. Хотя чего здесь оглядываться? Справа бурьян, слева бурьян. Справа забор, слева забор. Справа дом, слева дом. Тот, что слева, совсем хлипкая избёнка. Тот, что справа, — посвежее. Крыша, правда, прохудилась, местами зияла чёрными провалами. Зато с кирпичной кладкой всё в порядке.
— Чего шарманка?
— Дальше полно аномалий.
Тимур молча посмотрел на кирпичный дом с дырявой крышей, перевёл вопросительный взгляд на Ворожцова. Тот кивнул.
Забор сгнил, прогнулся от времени, дождя и снега. Где-то склонился почти до земли, где-то и вовсе лежал поваленный. Потому на участок они вошли вместе, плечом к плечу. Дверь дома тоже оказалась незапертой. Тяжёлая створка повисла на одной ржавой петле. Вторую давно уже вывернуло с мясом. Может, от времени, а может, и помог кто, саданув плечом.
Ворожцов прикинул массу двери. Чтобы своротить такую штуку, ему силёнок не хватило бы. Да даже если б с Тимуром вместе попытались выбить, всё равно вряд ли. Поэтому приятнее было думать, что всё произошло само по себе.
Прихожая — сенями это назвать было затруднительно — оказалась пустой. Если здесь что-то и было, давно растащили.
Тимур натянул налобник, включил, направляя свет вниз.
— Куда дальше? — спросил он, не поворачивая головы.
Ворожцов сверился с наладонником, всмотрелся в сумрак, разгоняемый Тимуровым фонариком.
— По датчику, аномалия в дальней комнате. Первый этаж направо.
Тимур сделал шаг вперёд, в неизвестность.
В груди ёкнуло.
— Не торопись, — попросил Ворожцов, облизнув пересохшие губы.
— Не гунди, — отозвался Тимур. — Если по делу чего есть, говори. А так нечего воздух сотрясать. Может, аномалия на звук реагирует или на вибрацию.
— А так бывает? — усомнился Ворожцов.
— А я знаю?
Тимур сделал ещё один шаг. Что-то было неправильным во всем этом.
— Погоди, — снова осадил Ворожцов.
