не разучишься.
Если не считать красных лампад перед статуей в холле, дом священника был в половине второго ночи темен и холоден. Мэгги, не отрывая взгляда от язычков пламени, спустилась в холл. Дверь в кабинет Бобби была приотворена, Мэгги толкнула ее, вошла. Потом включила зеленую настольную лампу, потянулась к телефону. Набрала номер, послушала гудки. На звонок ответил совершенно не сонный голос:
— Что? Что случилось?
Чего же еще, кроме беды, могла ожидать ее мать среди ночи?
— Мам, это Андреа.
— Милая, что случилось?
— Телефон прослушивается?
— Не знаю. Может быть. В чем дело? Где ты?
— Просто хотела услышать твой голос.
— У тебя все в порядке? Как Джимми?
— Все хорошо, мам, — сказала Мэгги. — Но мне пора класть трубку. Люблю тебя, мам.
Мать еще говорила ей что-то, когда Мэгги опустила трубку на аппарат. Она встала, прошла на кухню. Отперла заднюю дверь, выскользнула в темноту. Проехавшая мимо патрульная машина притормозила в половине квартала от нее.
— Шагай-ка отсюда, мужик, — донесся до Мэгги голос. — Здесь спать нельзя.
Мужчина, прикорнувший в дверной нише закусочной, без возражений вышел из укрытия и потопал прочь.
Стараясь держаться поближе к стене, где было темнее, Мэгги побежала к Хьюстон-стрит. Там она остановила такси, назвала адрес и удивила таксиста, сразу согласившись с названной им ценой.
Когда они покинули центр города, поток машин поредел. В два часа ночи дорога до Порт-Вашингтона заняла меньше часа. Машина оставила Лонг-Айлендскую магистраль, и через пятнадцать минут они были уже за городом. Мэгги наклонилась вперед. Прошло больше пяти лет с тех пор, как она в последний раз видела эти узкие, обсаженные деревьями улочки, каменные колонны в начале аллей.
— Вот здесь. Высадите меня здесь.
— Здесь же нет ничего.
— Я знаю. Высадите меня.
Мэгги подождала, пока габаритные огни машины исчезнут в ночи, и пошла вдоль стены к высоким железным воротам. Ворота были заперты, о чем Мэгги знала заранее, но не охранялись, и вот это уже было новостью. Она прошла несколько шагов назад, ведя ладонью по стене, и вскоре нашла то, что искала. Ухватившись за выступающий камень, она подтянулась — руки, ноги, все тело помнили каждый выступ, которыми она, Бобби и ее брат Джеймс пользовались в детстве, покидая, когда им того хотелось, состоявший под наблюдением ФБР дом и возвращаясь в него.
Мэгги уцепилась за ветку дерева, перелезла через стену и спрыгнула на землю по другую сторону ограды. Гравийную площадку перед домом заливал свет. Остановившись под деревьями, она оглядела дом и даже удивилась тому, что тот остался прежним — при том, что в ее жизни переменилось все. Белые стены по-прежнему увивал дикий виноград, ставни поблескивали. Видимо, недостатка в деньгах тут не испытывали. Все выглядело так, точно хозяин по-прежнему жил в своем доме.
Она обогнула дом. В окне на втором этаже горел свет. Спальня родителей. Мать после ее звонка так и не спит.
Издали донесся собачий лай, и это ее удивило. Собак у них никогда не было — отец не терпел их в своем парке. Внезапно она поняла, что собаки приближаются и лай их нисколько не походит на лай домашних баловней.
Мэгги понеслась, огибая дом, к парадной двери, вдавила пальцем кнопку звонка.
— Мам, это Андреа. Впусти меня.
Она заколотила по двери обоими кулаками, сердце ее ухало в груди. Собаки были уже совсем рядом. Дверь распахнулась, и Мэгги ввалилась в дом.
— Матерь Божья! — Крепкая рука поддержала ее. Другая сжимала дробовик с опиленным стволом. — Андреа, ты же вроде как умерла!
— Донни, отзови собак.
— Да-да… — И Донни Прованто рявкнул в рацию: — В доме порядок. Отзови их.
Он сунул обрез в стойку у двери, рядом с другим оружием.
— Андреа? О Боже. Что случилось?
Мэгги смотрела на спускающуюся по лестнице мать. Темные волосы, ни следа седины, большие карие глаза. Со времени последней их встречи в монастыре, в Огайо, где они дважды в год проводили вместе по три драгоценных дня, мать похудела.
Мэгги бросилась к ней, почувствовала, как руки матери обнимают ее. Однако теперь, когда она могла дать волю слезам, слезы течь не пожелали.
— Ох, мамочка, милая моя, все хорошо. Я здесь.
Бьянка Беллини, обняв дочь, повела ее в кухню. Усадила на стул, выдвинув его из-под древнего стола, стоявшего некогда в трапезной братства французских монахов.
— Что-то случилось с Джимми, так? — сказала Бьянка. Это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Его похитили, мама. В воскресенье утром. Обстреляли дом и забрали Джимми. Он спал, и они схватили его.
— Кто? Кто это сделал? — простонала Бьянка.
— Не знаю. Я думала, что О'Мэлли, но теперь не знаю.
— Боже мой. Они звонили сюда.
Мэгги вскочила:
— Кто? — Она и не заметила, как оказалась рядом с матерью. — Мам, кто тебе звонил?
— Не знаю, детка. Я перепугалась, попробовала связаться с тобой. И сегодня тоже пыталась сказать тебе по телефону…
— Ты звонила мне домой? — испуганно спросила Мэгги.
— Нет. Ты же знаешь, я не делаю этого, никогда. Позвонила по номеру, который ты дала мне на крайний случай — офицеру, который занимался тобой, Джорджу Ментону. Его не было, а мужчина, который ответил на звонок, все время спрашивал, кто я и чего хочу. Я повесила трубку.
— Когда они звонили?
— В воскресенье утром, около одиннадцати.
— Что сказали?
— Голос был мужской. Он сказал: «Мы слышали, у вас есть внук. Присматривайте за ним получше». А потом говорит: «И передайте наши наилучшие пожелания вашей дочери Мэгги». Я не ответила. Просто положила трубку.
— Но в то время он уже был у них. О Господи.
— Эта была угроза. Мне следовало понять.
— Нет, мам. Это звонил О'Мэлли, больше некому. Но почему они не взялись за Пола? За его дочь? Я видела Пола на фотографии в газете. Почему я? Почему мой Джимми? И почему сейчас, столько лет спустя?
— Не знаю, — покачала головой Бьянка.
— Пол ничего тебе не говорил?
— Я не вижусь с Паоло…
— Но ты хоть разговариваешь с ним?
Бьянка опять покачала головой:
— Я не вижусь с Паоло. И не разговариваю с ним.
— Ох, мама.
Мэгги хотелось кричать. Как можно думать о том, кто с кем спит, когда существуют куда более важные вещи?
— Я вижусь с его женой, когда она приводит ко мне Джоли. Она ничего мне не говорила.
