его от необходимости искать свое место в кошмарном мире будущего. Уэллс также решил было оторвать глаза от вырезок, опасаясь, как бы знание будущих событий не отразилось на его поведении, однако лихорадочное любопытство заставило продолжать торопливое чтение заголовков, так как он отлично понимал: ему выпал уникальный шанс, за который много кто отдал бы жизнь.
Так он остановился на заметке, где рассказывалось об одном из первых временн
— По мнению правительства, именно с этой женщины все и началось, — сообщил Маркус, изображая что-то вроде поклона. — Вы когда-нибудь задумывались над тем, почему одни люди способны перемещаться во времени, а другие — нет. Наше правительство этим заинтересовалось, и генетические анализы дали такой ответ: по всей вероятности, у первых имелся некий ген-мутант, хотя вы пока, конечно, еще ничего не знаете про гены. Но всего через несколько лет это понятие введет в научный обиход некий голландский биолог.[18] Так вот, представлялось очень вероятным, что как раз данный ген и позволяет путешественникам во времени включить в действие нужную зону мозга, а для остальных смертных доступ к ней закрыт. Согласно выводам ученых, ген передавался из поколения в поколение — то есть все путешественники во времени имели общие корни, но правительство так и не выяснило, кто же стал первым носителем гена, хотя подозрение упало на ту женщину. Однако все попытки отыскать ее оказались тщетными — никогда больше никто ничего о ней не слышал. Хочу признаться, что некоторые из пришельцев, к числу которых отношусь и я, поклоняются ей, совсем как Пресвятой Деве.
Уэллс с мягкой улыбкой рассматривал фотографию вполне заурядной на вид женщины, растерянной и напуганной, которую Маркус возвел в ранг Мадонны Времени. Не исключено, что она осуществила новое перемещение и теперь потерянно бродит по какой-то далекой эпохе, если не наложила на себя руки из страха потерять рассудок.
— Любая другая веревка представляет некий параллельный мир, — заговорил Маркус, стараясь вновь привлечь внимание своих гостей, — то есть ответвление от того пути, по которому предстояло течь времени. Зеленые веревки — миры, которые уже были нами исправлены. Наверное, я сохраняю их исключительно из чувства ностальгии, ведь кое-какие из параллельных реальностей пришлись мне по сердцу, когда я обдумывал план их «починки».
Уэллс глянул на зеленую веревку, к которой были прикреплены портреты и хорошо известные фотографии ее величества — фотографии их времени, если не считать одной маленькой детали: на плече у королевы сидела рыжеватая обезьянка.
— Эта веревка представляет самый мой любимый параллельный мир, — сообщил Маркус. — Некий любитель обезьян-белок при случае рассказал королеве, что каждое живое существо излучает определенную энергию, которая может передаваться и имеет целительный эффект. Особенно это касается обезьян-белок — они очень помогают при болезнях желудка и мигренях. Вообразите же мое изумление, когда я, просматривая газеты, нашел там совершенно ошеломляющее добавление на фотографиях ее величества. И это еще не все. С подачи королевы вошло в моду носить обезьянку на плече, так что прогулка по улицам Лондона обещала очень забавные зрелища. К несчастью, История оказалась куда более скучной, и мне пришлось поработать над этим.
Уэллс исподтишка глянул на Джеймса, который с облегчением вздохнул, радуясь, что ему не довелось жить в мире, где надо было бы таскать на себе обезьяну.
— Синие веревки, наоборот, представляют временн
Писатели с интересом поглядывали на веревку, о которой толковал Маркус. Первая вырезка относилась к событию, собственно, и вызвавшему ответвление: аресту Джека Потрошителя. Потом шли другие вырезки, где рассказывалось о казни моряка Брайана Риза, убийцы проституток.
— Но, как вы можете убедиться, есть и еще одна синяя веревка, — сказал пришелец. — Эта, вторая, относится к ответвлению, которое еще не успело произойти, но произойдет в ближайшие дни. Оно касается вас, джентльмены. Поэтому я и пригласил вас сюда.
Маркус сдернул с веревки первую вырезку, но не спешил показывать ее гостям, как игрок в покер, который тянет и не открывает карту, которая изменит ход партии.
— Всего через год неизвестный писатель по имени Мелвин Фрост опубликует три книги, которые в мгновение ока сделают его знаменитым и помогут войти в историю литературы.
Он на миг замолчал и по очереди оглядел своих гостей, задержав взгляд на Стокере.
— Один из романов — «Дракула», и вы только что закончили его, мистер Стокер.
Ирландец стоял словно громом пораженный. Уэллс бросил на него любопытный взгляд. Дракула? — повторил он про себя. Что, интересно, значит это слово? Он этого не знал, как, впрочем, не знал почти ничего и о самом Стокере. Так, три-четыре детали, упомянутые раньше. Разумеется, он и заподозрить не мог, что этот скромный, педантичный и вежливый человек, который днем с трогательной преданностью всего себя отдавал суетным делам своего самодовольного шефа, ночами участвовал в бесконечных оргиях с проститутками всех мастей или в диких пирушках, словно пытаясь найти противоядие от скисшего меда супружеских отношений, которые давно превратились в фарс и поддерживались ради сына Ирвинга Ноэля.
— Сейчас вам еще не дано этого знать, мистер Стокер, и вы даже мечтать о таком не отважились бы, но ваш роман займет третье место среди самых читаемых во всем мире книг на английском языке — да, после Библии и шекспировского «Гамлета». И ваш Дракула беззастенчиво вторгнется в пантеон литературных мифов, превратившись в героя воистину бессмертного.
Стокер выпятил грудь, услыхав, что в будущем его сочинение станет классикой. Это, кстати, предрекала и его матушка. Прочитав рукопись романа, она написала сыну, что он очень высоко вознесется над современными писателями. Ну а разве он этого не стоит? Он работал над романом шесть долгих лет, с тех пор как доктор Арминиус Вамбери, профессор факультета восточных языков Будапештского университета и специалист по оккультизму, дал ему прочесть манускрипт, в котором турки описывали жестокие забавы валахского господаря Влада Цепеша, более известного как Влад Колосажатель, так как он любил сажать на кол пленных и выпивать стакан их крови, глядя на агонию несчастных.
— Еще одна книга Фроста — повесть «Поворот винта», — вновь заговорил Маркус, теперь обращаясь к американцу. — Вам знакомо это название, мистер Джеймс?
Тот смотрел на пришельца, онемев от изумления.
— Разумеется знакомо. Мистер Джеймс только что закончил прелестную повесть о привидениях, и ей тоже суждено стать классикой.
Несмотря на способность ловко скрывать свои чувства, Джеймсу не удалось спрятать довольную улыбку при известии, что его повесть ждет столь славная судьба. К тому же она была первой, которую он писал, пользуясь услугами машинистки. Возможно, именно это позволило установить символическую дистанцию между ним и листом бумаги — и он отважился заговорить на столь интимную и болезненную тему, как собственные детские страхи. Хотя, пожалуй, сыграло тут свою роль и то, что он наконец-то
