Бас с недоверием спросил:
— Это вы про кого?
— Про вашу любимицу. Да-с!
Бас сделал нетерпеливое движение, казалось, он хотел подняться во весь свой богатырский рост, но, видимо, раздумал.
— Быть того не может! — громче прежнего пробасил он.
В комнату вошел Леопольд. Все смотрели на него выжидающе. Леопольд по виду старичка догадался, что тот уже успел сообщить о поступке Анны Грининой.
— Это правда? — без обиняков спросил бас у Леопольда.
Леопольд опустил голову. Бас в гневе швырнул бокал из-под шампанского, разбив его вдребезги. Затем сгреб лежащие на столе листы бумаги и, размахивая ими, закричал:
— Какого же черта мы пишем эти протесты большевикам?
И, увидев входящего в комнату моложавого мужчину с офицерской выправкой, пророкотал сердито:
— Еще один родственничек пожаловал! Вот и ответствуйте, милостивые государи! Извольте объяснить честному обществу, что все это значит? Как вы, например, представитель русского офицерства, оцениваете поступок этой дамы?
Мужчина с офицерской выправкой — капитан царской армии Александр Кузьмич Агапов — спокойно спросил:
— Русское офицерство прежде всего хотело бы знать, о каком поступке речь?
— Как? Разве вы не в курсе? Деверь молчит, повесив голову, а кузен делает невинные глаза, — съязвил бас.
— Речь идет о том, что ваша кузина выступала перед солдатней, большевиками! — выкрикнул прямо в лицо Агапову длинноволосый мужчина, театральный художник.
Агапов бросил вопросительный взгляд на Леопольда.
— Может, ее... заставили? — нерешительно заметил мужчина с репинской бородкой.
В подвале воцарилась гнетущая тишина.
— Нет, ее заставить... Аннушку заставить невозможно! — убежденно произнес Агапов.
— Стало быть, это осознанное предательство? Нечего сказать, обрадовали вы нас, господин капитан! — возмутился бас.
— У вас был уговор бойкотировать, господа? — спросил Агапов.
— Уговор? Простите, господин Агапов, да вы в своем ли уме?! — еще пуще возмутился бас. — Какие еще нужны уговоры, когда Россия гибнет, чернь уничтожает ценности, создаваемые веками, когда искусству русскому грозит... Вам ли, русскому офицеру, не знать всего этого?!
— И вы убеждены, что она заодно... с большевиками? — Агапов не терял самообладания
— К сожалению, Александр, это так, — глухо произнес Леопольд. — Сегодня твоя кузина, а моя невестка, как это у них называется... браталась с солдатней и матросней.
— Позор! — пропищал старичок букинист.
— Вы бы, господин капитан, проучили ее, — посоветовал художник. — Да и сестрицу ее не мешало бы...
Помрачневший Агапов сказал:
— Боюсь, что это не по моей части!
Повернулся и вышел. Леопольд продолжал стоять с опущенной головой.
В холодной аудитории, окруженная однокурсниками, Дина взволнованно говорила:
— Государство не может обойтись без художников слова и кисти, без певцов и актеров. Почему же народу, взявшему власть в свои руки, не иметь своих певцов, своих поэтов, своих художников?
— Вся беда в том, — выкрикнул нетерпеливо один студент, — что этим самым певцам дела нет до народа! Им нужна публика, зрители. Аплодисменты сытых!
В аудиторию вошли Иван Пчелинцев и Христо Балев. Пчелинцев сказал:
— Революционный привет, товарищи!
Студенты молча смотрели на вошедших, но Пчелинцева это не смутило.
— Стало быть, на повестке дня вопрос об интеллигенции? — спросил он. — Обсуждаете, с кем она, русская интеллигенция? Интерес вполне законный. И товарища Ленина это заботит, и всю нашу партию. Да, пожалуй, и народу небезразлично, как поведут себя люди, которые на народные деньги, именно на народные деньги, обучались музыке, изящной словесности, художеству...
— Простите, с кем имеем честь? — поинтересовался бородатый студент.
Пчелинцев, успев обменяться с Диной взглядами, с улыбкой ответил:
— Представитель большевистской прессы. Газеты «Известия». Надеюсь, слыхали? А этот товарищ — болгарский коммунист. Его фамилия Балев. Христо Балев. Недоучившийся эскулап вроде вас. За социалистическую пропаганду исключен из университета в Софии, а потом за бунтарство в Париже. Мы с товарищем Балевым просим извинить за вторжение, но мы пришли к вам не как представители прессы, у нас миссия, если можно так выразиться, провожатых...
Дина, смутившись, сказала:
— Садитесь, товарищи. Мы сейчас закончим. Так вот. Часть интеллигенции пока еще бойкотирует революцию. Но такие известные поэты России, как Александр Блок, Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Валерий Брюсов, с нами...
Пчелинцев добавил:
— И не только поэты. Известные певцы, художники, композиторы с нами, с революцией. Вы знаете балерину Анну Гринину? Она тоже с нами Эх, видели бы вы, что вчера творилось в театре! Это был подлинный триумф. Верно, товарищ Балев?
— Точно така! — подтвердил болгарин и с улыбкой добавил: — Я гость, и кто знает, придется ли мне еще побывать в вашем прекрасном городе. На память о нашей встрече я хотел бы, с вашего разрешения, если позволите, прочитать вам стихи, которые мне очень пришлись по душе и которые я послал в Болгарию для перевода на болгарский язык. Это отрывок из новой поэмы Александра Блока, поэта, имя которого упоминала только что товарищ Дина.
Балев откашлялся и, сразу посуровев, начал декламировать отрывок из поэмы «Двенадцать».
Полный восхищения взгляд Пчелинцева, казалось, говорил: «Вот так Христо! Ну и молодчина!»
Дина сначала растерялась, но по мере чтения стихов лицо ее светлело. Студенты замерли. Они ожидали, что болгарин произнесет пламенную речь в духе его земляка — тургеневского Инсарова, а он принялся декламировать новую поэму Блока. Наградой гостю были дружные аплодисменты студентов.
Враги революции ушли в глубокое подполье. Конспиративным квартирам заговорщиков в Петрограде, казалось, не было счета. В них собирались люди, давно оторвавшиеся от народа и видевшие в революции только разрушительную силу. Одна из таких квартир была прибежищем весьма разношерстных противников Советской власти: среди них были правые эсеры, меньшевики, анархисты... Хозяин квартиры анархист Арц — небольшого роста, в очках, с острой бородкой — созвал экстренное совещание своих приверженцев.
— Господа, дело идет к тому, что большевики, видимо, распустят Учредительное собрание и Россия окажется во власти дикарей, — без обиняков начал Арц. — Русская интеллигенция говорит Ленину и его комиссарам «нет». Но этого мало, Тем более что кое-кто смалодушничал, пошел к большевикам на поклон. Вы, видимо, уже наслышаны о концерте мадам Грининой и еще некоторых предателей. Самое опасное, что их примеру могут последовать другие. Поэтому предлагается принять следующие экстренные меры. Всех видных интеллигентов надобно взять под наблюдение и постараться воспрепятствовать их ренегатству, измене России. Все средства хороши, вплоть до... физического уничтожения предателей.
— Первой нужно проучить эту Гринину! — истерично выкрикнула рыжая женщина.
— Нет-нет, трогать ее пока не стоит, — поспешно сказал Арц. — Расправа над ней была бы на руку большевикам. Для начала надо бы попугать господ, которые собираются у известного всем вам букиниста по
